Мятеж

– Дура ты дура[39]... Если бы не самоволка – тебе бы Георгий сегодня обломился. Живым вражеского диверсанта заполонил...

– Так это же... А что сказать-то?

– Сказал бы, что я вас послал на станцию, заплутали – кто проверит? А раз самоход[40]... Георгия точно не дадут, видишь, часами отделались...

– Так это... боязно врать-то, контрразведка.

– Ладно... Носи и помни... Хоть золотые. Пойдем, тебе все причитающееся отдам. Все оставили тут.

По правилам, введенным еще в стародавние времена, вся военная добыча, которую добыли казаки, им же и оставалась, на казенный кошт не шла – за исключением тяжелой боевой техники, конечно. Тихону достался автомобиль-пикап «Ермак», почти новенький, только с разбитым стеклом, в казацком хозяйстве такая машина в самый раз, пистолет «браунинг» в боевом исполнении, с обтянутой резиной рукоятью, и винтовка. Винтовка была знатная – богемская, сделанная по системе булл-пап, с широким и длинным магазином в прикладе, с тяжелым стволом и ночным прицелом[41]. Калибр у нее был стандартным для богемского крупнокалиберного оружия – пятнадцать миллиметров. Значит, вот из этой винтовки он и выстрелил бронебойно-зажигательными патронами по цистернам с горючкой. Знал ведь, гад...

– Господин атаман, а этот... ну диверсант. Он – что?

– Молчит как рыба. Документов нет. По виду – не поляк, не пойми кто. Ничего, контрразведчики расколют. Ты мне вот что скажи, казак. Это – твое все, сам знаешь, по старой традиции. Сам забираешь или на кошт отдаешь?

Тихон особо не раздумывал – отец еще наказ дал:

– Не бедуем. На кошт отдаю, пусть круг решает. Да и не один я был – восемь человек нас в деле было.

– Молодец... Добре...

13 июля 2002 года Пограничная зона, оперативная группа 1-46 Операция «Тайфун»

Диверсионная активность – а нападений на пункты временной дислокации, как выяснилось, было не одно и не два – не только не сорвала операцию, но даже ускорила ее. Если до этого были какие-то мысли, что поляки и их новое правительство одумаются, перейдут от языка ультиматумов к нормальному диалогу, то теперь шансов никаких не осталось. Генеральный штаб дал зеленый свет операции «Тайфун», несмотря на то что лишь семьдесят процентов подразделений подали рапорты о готовности.

Новое польское правительство, возглавляемое князем Радзивиллом, вело себя столь странно, что возникало сомнение в его душевном здоровье. Первым делом новый государь Польши не только не подтвердил своей подписью вечную унию с Россией, но и заявил о том, что Польша независима, а уже на следующий день обратился одновременно к Германии и Австро-Венгрии с просьбой о вассалитете. В коротком обращении, распространенном как по всей Польше, так и по каналам мировых новостных агентств, говорилось, что Польша своими силами вырвалась из пут векового рабства и приложит все силы к тому, чтобы вернуться в семью европейских народов.

А на деле получалось, что Польша меняла одно «вековое рабство» на другое.

Германия ответила на польскую ноту категорическим отказом, заявив, что не признает правительство, образованное во время мятежа. Балльплатцен[42] родила два просто удивительных документа. В первом – желание Польши войти в семью европейских народов и самой решать свою судьбу осторожно приветствовалось, но на желание Польши стать вассалом Австро-Венгрии прямой ответ не был дан. Судя по реакции австро-венгерского МИДа, дальнейшая судьба Польши должна была решиться в ходе многосторонних консультаций с обязательным участием новых польских властей. Ни слова о незаконности вооруженного мятежа и польского правительства, образованного в результате мятежа, сказано не было...[43]

На следующий день Австро-Венгрия официально признала независимость Речи Посполитой. Достойные наследники великого Меттерниха[44], ничего не скажешь.

В эти же дни в Австро-Венгрии вспыхнул мятеж сербов, возможно, именно это и помешало Австро-Венгрии предпринять новые антирусские шаги. Никто не идет поджигать чужой дом, когда занялся твой собственный.

...Все время после пожара на станции казаки готовились к выступлению, ждали, пока подвезут топливо для техники и дополнительные боеприпасы. На боевые машины, которым предстояло на долгое время стать для них одновременно и домом, и транспортом, казаки навьючивали мешки с солеными сухарями, пластиковые канистры с водой, сложенные палатки, цинки с патронами, прочий походный скарб – так что боевые машины стали походить на гусеничные цыганские арбы. На всех было выдано по три боекомплекта.

Подняли их внезапно, утром, в четыре часа. Было еще темно, только на горизонте робкая светлая полоска говорила о том, что ночь заканчивается и уже через час землю осенит рассвет. Гремел горн побудки – старое «По коням!», ревели в ночи моторы боевых машин, выходивших из лагеря и строящихся в боевом порядке. Небо гудело воем реактивных двигателей, хлопаньем вертолетных лопастей.

Проснулся и Тихон – сосед, свалившийся с койки и сейчас прыгающий на одной ноге, надевая сапоги, больно пихнул его в бок.