Мятеж

— Алеша, — дали Колосову задание, — ты несись в партийную школу и, вооруженную, приводи сюда.

Алеша мигом за дело.

Верменичев тем временем, как член областного комитета партии, с нашего общего согласия дал от имени обкома знать уездно-городскому комитету, что надо экстренно собрать партийцев и в строю, вооруженных, привести к штадиву.

Через несколько минут под командой китайца[15] Масанчи из караульного батальона пришел посланный Шегабутдиновым отрядик в пятьдесят четыре человека — мы ввели его во двор штаба.

Во дворе тревога: шмыгают тени взад-вперед, что-то торопливо в разные стороны перетаскивают красноармейцы, кому-то кто-то строго, кратко отдает у крыльца приказание — слышны только чеканные отдельные слова; проволокли к воротам пулемет, у нагороди конь кусанул соседа под гриву, и тот взревел, — стоявший рядом красноармеец вытянул забияку прикладом; на крыльцо и с крыльца штадива то и дело скачут черные силуэты, — двор в тревоге, в возбужденном, беспокойном броженье… Мы все в штадиве сбились в большой, слабо освещенной комнате, за дубовым широким столом, подсчитываем силы. Вот они, наши силы:

Команда трибунала. . . . . . . . 60 чел.

   "   особотдела. . . . . . . . 75 "

Рота интернационалистов. . . .  100 "

Партийная школа. . . . . . . . . 40 "

Комрота штадива. . . . . . . . . 60 "

Остатки караульного батальона. . 54 "

Городская парторганизация. . . . 20 "[16]

Это — наличность штыков. Итого — около четырехсот. Сила немалая. Да, немалая, кабы верная да надежная…

— Тш… ш… ш… Это что?

Мы прислушались, — доносилась издалека все явственней и громче боевая походная песня:

Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой…

Кто может быть? Неужто идут? Но мы ждем ведь удара совсем с другой стороны, от сквера. А там повсюду разведчики наши и дозоры. Кто же это может идти под боевую-походную?

Жена Горячева, жена Кравчука, Ная, Антонина Кондурушкина — эти все время с нами, вместе пришли в штадив, приготовились разделить общую долю. Они были теперь особенно к делу; надежней не найти разведчиц!

— А ну, в разведку…

Они срываются с подоконников, исчезают и скоро сообщают радостное:

— Подходит партийная школа…

Она прошла кругом и близилась переулками, значительно левее того пути, по которому мы ее ждали.

Пришла во двор и пропала, растворилась в суете его и тревоге.

Вооруженные чем только было возможно, мы каждую минуту ждем удара. Уж все готово к встрече: колонками построено во дворе, цепочкой растянуто вокруг штадива, открыли тонкие хищные глотки черно-глянцевые пулеметы, чуть позванивают штыками тяжеловесные винтовки.

Мы зорко, чутко наблюдаем за сквером.

Ударом готовы ответить на удар. Но знаем заранее, что это не выход. Это неизбежное, но т а к вопроса не разрешить. Быстро советуемся, обдумываем, выщупываем обстановку.

Вот они развертываются, события, — их надо учесть и разом с разных сторон:

Отношения с Китаем… Угроза Анненкова — Щербакова… Угроза новой национальной резни… Шеститысячная белая пленная армия…

Перед нами выросла живо грозная перспектива мятежа: если только победа окажется на стороне мятежников — дикая вакханалия расправ, бессмысленных зверств и жестокой мести, грабежи, пожары кишлаков и сквозь этот ужас — белый генерал на коне…

Да, это не фантазия, это очень, очень реальная перспектива.

Иного и быть не могло, если только понять всю многообразную, напряженную, путаную обстановку и сложные взаимоотношения, что имелись тогда в Семиречье…

А как предотвратить? Что делать с такими силами, как у нас? О, конечно, будь это настоящие, надежные, верные бойцы — может быть, одним ударом сокрушили бы мы все планы мятежников. Ведь и четыреста человек сила. Но эта наша сила — не та, с которою ходят на приступ.

Мы уже знаем, что в крепости больше тысячи штыков, знаем, что туда красноармейцы непрестанно перебегают изо всех наших команд, что бежит туда население из соседних станиц, — оно мгновенно узнало обо всем, а может, и раньше знало.

Там, в крепости, уж давно разбиты склады, и из складов этих делят оружие приходящим… Там три орудия — у нас ни одного; там до десяти пулеметов — у нас три…

Вся область сочувственно откликнется мятежникам, она только и ждет, как бы прогнать этих сборщиков продразверстки. Крестьянское Семиречье будет все на стороне мятежников… Не вступится за нас город, не вступится и станица, а киргизская беднота, кишлак туземный — что он поделает, безоружный, против вооруженных полков? Ташкент — шестьсот верст за горами, и все шестьсот — без железной дороги. Если бы подмогу оттуда — долго ждать. Блажевич из Сибири — когда-то подойдет. Скорой подмоги нет ниоткуда. Свои силы… да что ж это за силы!