Мятеж

Она послушно встала и уже после, когда мы уходили, прильнула ко мне, обняв за талию, чем вызвала любопытные взгляды нескольких рибутов. Похоже, номера здесь ценились не меньше, чем в корпорации, и мне стало любопытно: они глазели на нее из-за внушительных цифр на запястье или потому, что близкие отношения двух таких несопоставимых номеров казались им странными.

Я довел Рен до палатки и откинул полог, пропуская ее вперед. В центре находилась небольшая чаша для костра, однако огонь не горел. Рядом лежал тощий грубый матрац со сложенными на нем двумя одеялами и двумя подушками. Судя по количеству белья и одежды в лагере, здесь выращивали хлопок. Очевидно, успешно.

Когда я вошел следом, Рен опустилась на матрац.

— Это специально для нас?

— Да, Михей сказал, что освободил тебе место.

Я замер на пороге, внезапно осознав, что нам не обязательно спать в одной палатке, если не хочется. После бегства из Розы нам приходилось держаться друг друга, прятаться за мусорными баками и деревьями. Мы даже переночевали в моей бывшей спальне, но я не предполагал, что мы и впредь будем каждую ночь спать в одной постели.

Рен нервно теребила тесемку брюк, избегая моего взгляда. Мне хотелось сесть на матрац и обнять ее, не чувствуя всевидящего ока корпорации, но хотела ли она того же?

— Если хочешь остаться одна, я уйду, — произнес я и сделал шаг назад, показывая, что не шучу.

Она непонимающе посмотрела на меня:

— С чего мне хотеть остаться одной?

Я глухо рассмеялся:

— Я хотел сказать, что тебе, возможно, будет удобнее спать без меня. Я не хотел загадывать…

Рен покачала головой и протянула мне руку. Я сплел наши пальцы и начал двигаться к постели, пока не приблизился достаточно, чтобы склониться и дотронуться губами до ее губ.

— Мне всегда с тобой удобно, — прошептала она.

Я улыбнулся, поцеловал ее снова и опустился на матрац. Рен сбросила ботинки, и я последовал ее примеру; она приподняла одеяло, и я скользнул к ней. Она все еще была в той самой футболке, которую я дал ей, и я почувствовал запах дома, когда обнял ее.

Мне не хотелось вспоминать ни о доме, ни о родителях, ни об их отказе принять меня. А также о том, как я убил человека через считаные минуты после того, как клялся им, что остался прежним. Я понимал, что в обезумевшее чудовище меня превратили препараты КРВЧ, но все равно не мог отделаться от чувства, что солгал им. После всего, что я повидал и сделал со дня нашего побега, я уже ни в чем не напоминал того человека, который расстался с ними несколько недель назад. Было бы странно думать иначе.

Но и рибутом я себя часто не ощущал. Интересно, Рен действительно ничего не испытывала по отношению к тем, кого убила, или просто умело скрывала свои чувства? Если бесстрастие было свойством настоящего рибута, то я за свои двадцать две минуты после смерти не успел им обзавестись.

На самом деле мне пригодилось бы умение Рен отрешаться от ужасов происходящего. Эмоциональная пустота была предпочтительнее тяжести, лежавшей у меня на сердце.

Я поморщился. Такие мысли никогда бы не пришли мне в голову, будь я человеком. Что бы ни случилось, я не стал бы заглушать голос совести.

Рен посмотрела на меня; я нежно провел ладонью по ее волосам и поцеловал. Поцелуй получился неожиданно страстным, я даже сам немного растерялся. Она обняла меня за талию и поцеловала в ответ, чуть отстранившись и запрокинув голову. Ее глаза отыскали мои, и я испугался, что она прочтет в них мои мысли. Похоже, так и случилось.

— Думаю, теперь у нас все хорошо, — сказала она мягко. — По-моему, здесь безопасно.

Я прижал ее к себе и улыбнулся. Мне показалось, что она лжет или, по крайней мере, преувеличивает, потому что Рен чувствовала себя как угодно, но только не в безопасности. Но я был благодарен ей за желание успокоить меня.

— Спасибо, — тихо отозвался я и снова поцеловал ее.

Глава 4 Рен

Меня разбудило пение птиц. Я вздрогнула и инстинктивно потянулась к бедру за пистолетом, но нащупала только ткань старых форменных брюк КРВЧ. Палатку чуть трепало на ветру, и я медленно выдохнула.

Опасности нет.

То есть как бы нет. Во всяком случае, мне было спокойнее, чем несколько дней назад.

Вторая моя мысль была об Эвер. Я уже начала поворачивать голову влево, но остановилась. Перед глазами не было ничего, кроме матерчатой стены палатки. Прерывисто вздохнув, я отвернулась. По крайней мере, не придется таращиться на ее пустую койку, как было в нашей прежней комнате.

Каллум лежал рядом, заведя руки за голову и пристально изучая маленькое отверстие в крыше. Увидев его застывший взгляд, я испугалась, на секунду решив, что безумие вернулось, но он повернулся и посмотрел на меня, выдавив слабую улыбку. Ему не нужно было ничего говорить, я и без слов понимала, о чем он думал. Страшные воспоминания о человеке, которого он убил, не давали ему покоя. Мне нечем было его утешить. Я лишь надеялась, что он найдет способ забыть, переключиться, или что там еще делают обычные люди под гнетом вины за отнятую жизнь.