Навигаторам было проще, им отдавались лишь итоговые инструкции, очищенные от мишуры фрактального мира, математически холодный тактический рисунок прожига, который приводил, или во всяком случае должен был привести их крафт в искомую точку шестимерного пространства. После чего ордер просто нужно было вернуть в обычный мир с колючими звёздами и пустотой, заполненной тёмным гало и распираемой изнутри инфляционным давлением, туда, где время тащится беспредельно медленно, и где сигнал о гибели Вселенной будет распространяться по ней столько же, сколько она существует.
Возможно, она уже погибла, но они об этом так никогда и не узнают, заключённые в такой же пузырь, как сейчас колебался вокруг ордера, только в триллион раз больше. Увы, от размера тут суть не менялась. Чтобы узнать, что там на самом деле, нужно было покинуть пузырь, а значит — сперва развоплотиться.
В каком-то смысле каждый крафт, возвращаясь в субсвет, рождался заново. Или окончательно умирал лишь в этот самый момент.
На заре гиперпространственной навигации проводились опыты с запутанными парами квантовых частиц, одну из них проецировали через файервол, и оставшаяся орфанная[187]частица замирала в стазисе, навязанном квантовым парадоксом Зенона, но стоило её паре спроецироваться обратно в субсвет, хотя бы и за килопарсеки от исходной точки, как стазис пропадал, и запутанность при этом не разрывалась.
Но интереснее было, когда аппарат, несущий пару, попадал в «шевелёнку», рапыляясь в итоге по эту сторону каскадом навеки рассеянной информации. Орфанная частица тут же распадалась по суперсимметричному каналу, как будто она сама только что прошла файервол.
В каком-то смысле обе частицы умирали и снова рождались для этой вселенной в момент первичного проецирования. И кто мы после этого такие, бродяги дипа, сотни раз рождённые и сотни раз умершие в результате глупого броска костей, не самозванцы ли, только притворяющиеся самими собой?
Финнеану часто не давали покоя подобные размышления.
Но они отступали, как только реальность возвращалась во всей своей смертельно опасной красе.
Если растерявшие даже энергию атомарных тепловых колебаний малотоннажные крафты дип буквально выплёвывал из собственных потрохов, как только энергетическая плотность падала ниже минимума, а разведсабы и «Лебеди» Воинов вальяжно выплывали из глубин чужого пространства, буквально балансируя на грани между двумя мирами и проникая сквозь границу файервола едва заметной тенью, то походные ордеры первторангов пробивали границу файервола в буквальном смысле этого слова, как атомные ледоколы на Старой Терре взламывали некогда тяжёлые паковые льды своим собственным весом.
В данном случае физика была совершенно иной, несмотря на внешние аналогии. Больше это походило на попытку пробурить с орбиты лёд-II[188] перемороженной космическим холодом бродячей водяной суперземли, направляя на его поверхность узкий луч энергии, на два порядка превосходившей по плотности излучение фотосферы активного квазара.
Ордер наваливался на зеркальную мембрану файервола тараном, разогретым до десяти триллионов градусов, для этого приходилось направлять в одну точку не только почти всю энергию, саккумулированную в балбе за время прыжка, но и расходовать почти все эксаджоули, оставшиеся в накопителях. И главный трюк состоял не только в том, чтобы суметь протащить весь ордер в полученное окно, а ещё и успеть собрать по пути максимум растраченной энергии.
Так, в яростной вспышке рождения новой микровселенной, четыре ПЛК, оставшиеся в распоряжении контр-адмирала, начали прорубать себе дорогу в родной, скучный и на некоторое время безопасный мир. Пока опять переполошенный тараном дип не скомпрометирует все оставшиеся коридоры проецирования, пока не нагрянет снова неминуемая угроза.
Финнеан скрипнул зубами. Если у Томлина и его мозголомов есть хоть малейший шанс прекратить эту бесконечную круговерть выматывающей войны с, по сути, никем, неразумной данностью, тупым обстоятельством, то долг Финнеана сделать для этого всё возможное.
И сегодня у него не получилось.
Но, возможно, ещё получится завтра.