И только маршевые двигатели стокилометровыми пиками тормозного излучения подсветили факельные зоны «Тимберли Хаунтед» вдоль курсовой оси ПЛК, как почти четверть радиана телесного угла в тыловой части тактической гемисферы с характерным перезвоном начала переливаться маркерами транспондеров. Это пробивали своими корпусами границу файервола первые крафты флота поддержки.
Воин их не оставил.
Акэнобо бросил взгляд на контр-адмиральский канал, ожидая команды на экстренную отмену манёвра.
И команда прозвучала. Но совсем не та.
Акэнобо обернулся. «Лебедь» ещё был по ту сторону. Это какое-то безумие.
Снова сверкнула гемисфера. На этот раз на том самом радианте, который Крыло продолжало успешно штурмовать, пока четыре ПЛК на тридцати кило-же рвались к прыжковой зоне. Именно она и полыхнула, проламываясь внутрь чёрной воронкой коллапсара. Самое плотное вещество во вселенной — физический вакуум виртуальных гравитонов был разом промят, когда по тому же квадранту высадили всю свою мощность свежие, только прибывшие из-за границ файервола крафты, распахивая перед «Тимберли Хаунтед» путь к долгожданной свободе.
Это флот Воина догадался поддержать их своим огнём.
Залитое мертвенным хокинговским светом пространство между искажённых гравитационным линзированием далёких звёзд стремительно уползает к красной границе спектра, оставшаяся в тылу часть Крыла прекратила зенитный огонь и с видимым облегчениям сконцентрировалась на плотном огневом контакте в субсвете. Но прыжковая воронка по-прежнему продолжает полыхать в гемисфере, переполненная тангенциальными каскадами, не желая остывать.
И привычно твёрдый, холодный тон вокорра в ответ:
Если Воин не скомандует отставить огонь, мы все трупы.
Но приказ есть приказ, четыре ПЛК единым строем покидали субсвет.
Есть!
До прыжковой зоны оставалось всего полтора тика, когда зенитный огонь с тыла всё-таки прекратился. Теперь путь был свободен.
И в последний момент перед самым проецированием гемисфера всё-таки успела показать маркер «Лебедя».
Голос оборвался на полуслове, когда топология дипа сомкнулась вокруг ордера.
Ну как можно было догадаться, что эту треклятую седловину следовало обходить!
Когда выуживаешь такую неповоротливую лоханку, как «Эпиметей», из цепких лап дипа, поневоле стараешься использовать любую подвернувшуюся особенность местной топологии, чтобы сэкономить энергию, а главное, время. Тебя треплет, станцию треплет, всё вокруг сходит с ума, тут не до здравых размышлений о случайном везении и его первопричинах. Заметил лазейку — беги со всех ног.
Будь в тот момент дип предельно спокойным и пустым на декапарсек в окрестности, даже в таком случае ни один астрогатор ни на секунду бы не засомневался в правильности своего выбора.
И дип ничуть не был спокойным, взбаламученная «глубинниками» фрактальная кисея металась по топологии подобно змеиному языку, ежесекундно грозя «Эпиметею» перспективой аварийного выброса. А там кто знает. Он
Ковальский зачарованно глядел на мерцание контрольных огоньков в лазарете.
Три капсулы, по крышку залитые коллоидом, внутри безостановочно продолжается какое-то движение, мерцают на внешнем стекле схемы визуализации данных, чертятся графики, выдаются анализатором какие-то рекомендации.
Для Ковальского всё это было маловразумительной мурой, ему как дежурному астрогатору вменялось в обязанность лишь определить целесообразность реанимационных процедур и в дальнейшем придерживаться назначений медицинского квола. Зачем он вообще тут застрял, изображая соляной столб?
Приключение, конечно, то ещё.