Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

Только после этих двух поражений руководители большевиков приняли решение усилить подготовку отрядов, привлечь в них как можно больше возвращавшихся с фронта солдат. Однако делать это было неимоверно трудно, казаки и иногородние вдоволь навоевались, и возвратясь домой, снова становиться под ружье они не спешили. Ревкомовцы эту категорию потенциальных красногвардейцев окрестили «партия домой». Как вспоминал сам Я. Полуян:

«Из многих тысяч воинских частей, проходивших через Новороссийск из Трапезунда, нашлась только одна неразложившаяся славная часть, то был Варнавинский полк, и один артиллерийский дивизион, которые целиком встали в наши ряды и активно боролись вплоть до взятия Екатеринодара»[137].

Так постепенно на Кубани стал обозначаться русско-русский фронт. В известном смысле этот фронт прошел практически через каждую станицу и село, нередко разделяя и семьи. Сорокин, избежав расправы с ним в Новочеркасске, поздней осенью 1917 г. в товарном вагоне добрался до станции Курганинской, что в десятке километров от его родной станицы и к великой радости жены, сына и родителей вернулся домой. После Нового года на несколько дней к родителям приехал и его младший брат Григорий. Он до недавнего времени служил жандармским офицером в Армавире, но после того, как там была установлена советская власть, остался не у дел и вернулся домой.

Естественно, документальных свидетельств того, как встретились братья, как они доказывали друг другу и родителям свою приверженность противоположным политическим взглядам, нет. Но из воспоминаний их одностаничников — участников Гражданской войны, собранных М.А.Сакке, следует, что Иван и Григорий сильно не конфликтовали. Оба брата Сорокины считали, что борются за лучшую жизнь для своих родных и близких, только Иван считал, что ее могут обеспечить опирающиеся на революционную армию большевики и эсеры, и доказывал необходимость передела земли и собственности в пользу беднейшего казачества и иногородних. Григорий тоже считал, что нужны новые порядки, но, по его мнению, их не должны были устанавливать большевики. В этих спорах мать больше склонялась к мнению Григория, а отец старался придерживаться нейтралитета. Иван не раз упрекал брата за его жандармские замашки, которые тот не оставлял даже бывая в родной станице. Две дюжины одностаничников арестовал и отправил он на скамью подсудимых. Иван говорил, что жандармскими делами брат должен заниматься у себя в Армавире, а здесь есть староста, атаман и своя станичная полиция.

Григорий оправдывался тем, что кого попало он не арестовывал, а достается от него тем, кто пьянствует и устраивает на этой почве семейные драки.

Как бы то ни было, каждый из братьев остался при своем мнении, но они дали друг другу слово, что если придется встретиться в бою, то стрелять брат в брата они не будут[138].

Это была не последняя их встреча. Они виделись, по меньшей мере, еще два раза, когда Иван уже был помощником Автономова, а затем главнокомандующим Красной Армией Северного Кавказа. Григорий же сначала служил у генерала Покровского, а затем в Добровольческой армии в ее контрразведывательном отделе. По некоторым неподтвержденным данным он одно время даже командовал добровольческим полком. Эти встречи проходили тоже в родительском доме. Григорий был убит во время боевых действий во Владикавказе.

Глава 9. Русско-русский фронт

Прибыв в начале января 1918 г в Тихорецкую с большими полномочиями от Антонова-Овсеенко по формированию военнореволюционных войск, Автономов сразу проявил свои необыкновенные организаторские способности, умение действовать смело и решительно в сложной обстановке, которая сложилась в это время на Кубани.

Кем же он был на самом деле?

Вот что пишет о нем кубанский писатель А.Е. Берлизов[139]