«Мир может вздохнуть спокойно — коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, — рухнул! Рухнул навсегда! Я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!»
С Геннадием Эдуардовичем Бурбулисом я познакомился давно, можно сказать, в незапамятные времена. В семидесятых годах в Свердловске существовала молодежная организация — совет молодых ученых Кировского района. Я входил в этот совет в качестве председателя совета молодых ученых юридического института, Геннадий Бурбулис, как философ, был его официальным «идеологом».
Совет молодых ученых помогал, как мог, профессиональному становлению вузовской молодежи, защищал их интересы перед лицом районных и городских властей. При совете работал клуб.
Помню, как на одном из заседаний клуба (а они проходили довольно весело), Бурбулиса зацепили самодеятельной частушкой:
Геннадий Эдуардович всерьез обиделся. Ему показалось, что подобная шутка снижает его высокий должностной статус. Через некоторое время он бороду сбрил.
Следующий эпизод — из середины восьмидесятых. Как-то меня вызвали в горком КПСС и завели следующий разговор. В городе образовалась зловредная националистическая организация — «Отечество», свердловский филиал «Памяти». Запретить ее мы не можем — законность, права человека, в общем, перестройка диктует новые подходы. Но надо объединить против нее «здоровые силы». Ты теперь освободился (я только что защитил докторскую диссертацию), тебе и карты в руки. Мы поможем.
Я отказался наотрез: подобные поручения не по моему профилю. И потом, я не умею вот так, по заданию, становиться лидером, возглавлять объединения… Организацию «здоровых сил» — она получила название городской дискуссионной трибуны — возглавил Геннадий Бурбулис.
Но получилось в итоге совсем не то, что желал горком. Вылупившаяся из под его крыла «дискуссионная трибуна» поплыла не в заданном, а скорее в обратном направлении. На нее стали собираться практически все представители зарождавшейся тогда политической оппозиции. Открыто обсуждались глобальные политические проблемы, звучали острые неподцензурные, а порою и просто нецензурные речи. Растерявшийся от такого поворота событий горком начал понемногу сворачивать работу своего «непутевого детища».
Оглядываясь назад, я вижу, что «дискуссионная трибуна» сделала немало для становления свердловских политических организаций, трансформации «неформалов» в зародыши оформленных политических движений и партий. Часть ее влилась впоследствии в «Движение за демократические выборы» (ДДВ), преобразовавшееся затем в «Демократический выбор». Не могу утверждать точно, но и не исключаю, что именно оно подарило свое имя партии «Демократический выбор России».
Работа в городской «дискуссионной трибуне» сделала Г. Бурбулиса известным и популярным. И когда в 1989 году состоялись первые демократические (на альтернативной основе) выборы, он был избран народным депутатом СССР.
Меня всегда удивляло резко полярное отношение людей к Г. Бурбулису. Одни (и я в том числе) имели с ним ровные, временами даже дружеские отношения. Другие, причем без видимых причин, относились к нему резко враждебно. Причину, впрочем, обнаружить было несложно — это высокомерие Г. Бурбулиса, прорывавшееся у него по отношению к тем, кого он считал ниже себя.
Последний эпизод, о котором я уже частично упоминал в своей книге, относится уже к периоду работы в Верховном Совете РСФСР. Меня тогда избрали председателем палаты Верховного Совета. Г. Бурбулис был приглашен на должность помощника Б. Ельцина, руководителя его консультативно-координационного совета.
Не помню точно по какому конкретно поводу (кажется, нам дали какое-то совместное поручение), я пригласил Г. Бурбулиса к себе. Через некоторое время пришел ответ: Геннадий Эдуардович ждет вас в своем кабинете.
Никогда не был жлобом и ревнителем бюрократических церемоний. Могу пригласить подчиненного к себе в кабинет, могу и сам к нему зайти — без проблем. Но в то же время считал и считаю, что статус и авторитет руководящей должности — отнюдь не личное второстепенное дело. И когда столь открыто и демонстративно покушаются на этот авторитет, надо давать отпор. Будучи тогда по должности пятым или шестым лицом в государстве, я, разумеется, к Геннадию Эдуардовичу не пошел.
После этого наши отношения испортились. Было еще несколько встреч по каким-то частным вопросам, но общего языка уже не находилось. А после того как я выступил на Президиуме Верховного Совета с критикой миллионных сумм, незаконно выделенных его координационному совету, и вовсе прекратились.