Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Два эскадрона конногвардейцев под командованием полковников Апраксина и Вельо, направленные к Сенату и Синоду, чтобы закрыть Галерную и занять позицию для возможной атаки, первыми столкнулись с восставшими. Полковник Вельо перед началом маневра осмотрел площадь и увидел весьма нерадостную для правительственных войск картину: "Деревянный забор около строящегося Исаакиевского собора выступал вперед у дома Военного министерства, и шайка революционеров, покинув свою прежнюю позицию перед Сенатом, скучилась перед этим забором и образовала каре, фронт коего обращен был к памятнику Петру I, левая сторона каре была обращена к дому, где ныне Синод… Правый фланг мятежников был обращен к Адмиралтейской площади. Забор служил им опорой с четвертой стороны. Каре это состояло из гренадер, моряков. Московского полка…" Ошибка Вельо относительно перемещения "шайки революционеров" понятна: колонна Гвардейского экипажа, вставшая между заборами и каре московцев, создала у него впечатление, что все построение сдвинулось в эту сторону. Тем более что матросы и в самом деле стояли гораздо ближе к заборам, чем мы обычно думаем и чем это изображается на планах. Поручик Цебриков, офицер-финляндец, который находился на площади с Экипажем, показал: "Когда я во второй раз подходил к матросам впереди стоящим, то сказал 4-му взводу подвинуться к забору, дабы не пускать черни…" То есть колонна Экипажа стояла настолько близко от заборов, что небольшое перемещение взвода перекрывало проход из одной части площади в другую. Каре и колонна к атаке, стало быть, рассекли площадь пополам. Недаром все передвижения правительственных войск происходили вокруг Исаакиевского собора и по соседним улицам.

И впечатление Вельо, и печальная участь Бибикова, ранее не сумевшего пройти мимо заборов и задержанного цепью московцев, свидетельствуют о том, что восставшие в этот период были хозяевами площади. Атаковать боевые порядки, которые благодаря особенности окружающего пространства контролировали огнем в упор все четыре направления, было, конечно же, трудно и опасно…

Глубоким обходом подойдя к площади со стороны Синода и Сената, эскадроны Апраксина и Вельо столкнулись с тяжкими препятствиями. Вельо вспоминал: "Подойдя к нашему манежу (рядом с площадью. — Я. Г.), Апраксин остановился. Я подъехал к нему спросить, в чем дело. Он указал мне на шайку мятежников, скрывавшихся за забором и вооруженных палками с гвоздями, ружьями и ножами, и затем мы увидели, что весь левый фланг мятежников целится в нас. Тогда я посоветовал Апраксину скомандовать своему и моему эскадронам галопом проскакать меж них — что он и исполнил, но в момент нашего натиска нас осыпали градом пуль из этого каре. Большая часть выстрелов ударилась о наши кирасы, не причинив нам вреда".

Движение этих двух эскадронов было фактически прорывом по узкому коридору в толпе народа, частично вооруженного, между фасадом Сената и фасом московского каре. В первые мгновения восставшие решили, что конногвардейцы присоединяются к ним. Колонна Экипажа пропустила их мимо себя без выстрелов, а московцы встретили криками: "Ура, Константин!" Но когда конногвардейцы ответили: "Ура, Николай!" — то московцы без команды дали два неприцельных залпа с руки, ранив несколько человек. Это, конечно, была "демонстрация силы". Если бы огонь велся прицельно, то оба эскадрона, находившиеся в полутора десятках шагов от каре, были бы уничтожены. Подоспевший от набережной Михаил Бестужев остановил стрельбу. "Когда кавалерия обскакивала, я удерживал людей и закричал, чтобы никто не осмеливался стрелять".

Ни та ни другая сторона еще не хотела боевых действий. Николай рассчитывал, что мятежные части вернутся в казармы, поняв безнадежность своего положения, и не хотел провоцировать их на наступательные действия, а мятежники твердо рассчитывали на присоединение выведенных против них полков. Когда конногвардейцы оказались вплотную перед каре московцев, то была сделана попытка перетянуть их на сторону восставших. Кавалергард Горожанский, член тайного общества, придя в самом начале восстания к каре и поговорив с Одоевским, поднялся затем в Сенат и оттуда, из окна, наблюдал за происходящим. К сожалению, он крайне скупо рассказал о том, что он видел с этого идеального наблюдательного пункта. Но о попытке агитировать конногвардейцев он сообщил дважды в своих показаниях: "Тут много ходило во фраках, т. е. в партикулярном платье, с пистолетами, но лица вовсе мне неизвестные, по крайней мере из окна не мог заметить, но знаю, из офицеров видел все Одоевского, который что-то рассуждал руками к Конной гвардии". И еще: "А я, увидя его (Одоевского. — Я. Г.) действия, будучи в Сенате, откуда хотя и не слышно было разговоров, но видно было, как он декламировал".