Мятежная

– Чем дальше тратить время, мистер Итон, я придумала более логичный подход. Лучше всего, конечно, сыворотка правды. К сожалению, чтобы вынудить Джека Кана предоставить ее, уйдет не один день. Правдолюбы ревностно хранят ее, а я не желаю тратить и нескольких дней.

Она идет, со шприцем в руке. Сыворотка серая. Возможно, новый вариант для симуляции, но я почему-то сомневаюсь.

Интересно, что это может быть. Вряд ли нечто хорошее, если Джанин так довольна собой.

– Через пару секунд я вколю Трис эту жидкость. И тогда, я уверена, твои инстинкты самопожертвования возобладают и ты расскажешь мне все, что мне нужно.

– Что ей нужно? – кричу я, перебивая ее.

– Информация об убежищах бесфракционников, – отвечает он, не глядя на меня.

У меня расширяются глаза. Бесфракционники – последняя надежда всех нас, поскольку половина лихачей и все правдолюбы уязвимы перед симуляциями, а половина альтруистов мертва.

– Не говори ей! Я все равно умру. Ничего ей не говори!

– Напомните, мистер Итон, что происходит в симуляциях в Лихачестве, – говорит Джанин.

– Здесь не школьный класс, – сквозь зубы шипит он. – Скажите, что собрались делать.

– Скажу, если ответишь на мой вопрос, очень простой.

– Ладно.

Тобиас смотрит на меня.

– Симуляции стимулируют шишковидную железу, которая отвечает за состояние страха. Вызывают соответствующие галлюцинации, которые передаются в компьютер, обрабатываются и исследуются.

Такое впечатление, что он давно помнит эту фразу. Возможно, он хорошо знает процесс, ведь он провел много времени, работая с симуляциями.

– Очень хорошо, – говорит она. – Когда я разрабатывала симуляции для Лихачества, не один год назад, мы выяснили, что определенный уровень возбуждения перегружает мозг, и человек настолько теряет рассудок от ужаса, что отказывается воспринимать новую обстановку. Это происходило, когда мы увеличивали концентрацию сыворотки, так, чтобы симуляция мощнее управляла человеком. Я не забыла, как сделать такое.

Она постукивает ногтем по шприцу.

– Страх намного сильнее боли, – продолжает она. – Не хочешь что-нибудь сказать прежде, чем я сделаю укол мисс Прайор?

Тобиас сжимает губы.

Джанин втыкает иглу.

Все начинается тихо с биения пульса. Сначала я не уверена, что слышу именно свое сердце, оно слишком громкое, чтобы быть моим собственным. Но потом понимаю, что это – так, и оно стучит все сильнее и быстрее.

В ладонях и под коленками скапливается пот.

Я начинаю дышать судорожно.

А потом начинается крик.

Я

Не могу

Думать.

Тобиас дерется с предателями-лихачами у двери.

Я слышу позади детский крик, поворачиваю голову, но вижу только кардиомонитор. Стыки плиток на потолке превращаются в чудовищ. Воздух наполняет вонь гниющей плоти, меня тошнит. Монстры обретают более определенные очертания – птицы, вороны, с клювами длиной с мое предплечье и такими черными крыльями, что они, кажется, поглощают свет.

– Трис, – зовет меня Тобиас. Я отвожу взгляд от ворон.

Он стоит у дверей, где и был, но с ножом в руке. Отводит, разворачивает острием к себе, в живот. Потом подводит, касаясь острием живота.

– Что ты делаешь?! Остановись!

Он слегка улыбается.

– Я делаю это ради тебя.

Всаживает нож дальше, медленно – по рубашке начинает течь кровь. Меня тошнит, я дергаюсь, пытаясь освободиться от ремней, удерживающих меня на столе.

– Нет, остановись!

Я бьюсь в конвульсиях. В симуляции я бы уже освободилась, значит, это реальность. Я кричу. Он вонзает нож по рукоять. Падает на пол, и кровь быстро растекается вокруг его тела. Птицы-тени смотрят на него глазами-бусинами и вихрем, состоящим из крыльев и когтей, бросаются на Тобиаса. Сквозь водоворот перьев я вижу его глаза, он еще в сознании.

Птица садится на пальцы, держащие нож. Он разжимает их, и нож со звоном падает на пол. Мне надо бы надеяться, что Тобиас погиб, но я такая эгоистка. Я не хочу его смерти. Моя спина выгибается, все мышцы напрягаются, горло болит от крика, который уже не делится на слова и длится вечно.

– Успокоительное, – слышится жесткий голос.

Снова укол иглой в шею, и сердцебиение начинает замедляться. Я начинаю плакать от облегчения. Несколько секунд я могу только рыдать.

Но это был не страх. Такого чувства даже не существовало в природе.

– Отпустите меня, – говорит Тобиас. У него еще более хриплый голос, чем раньше. Я быстро моргаю, чтобы разглядеть его сквозь слезы. У него на руках красные отметины, там, где предатели-лихачи держали его. Но он не умирает. С ним все в порядке.

– Я расскажу, только если отпустите.

Джанин кивает, и он кидается ко мне. Хватает меня за руку, касается волос. Его пальцы мокрые от моих слез. Он не вытирает их. Наклоняется и прижимается головой к моему лбу.

– Убежища бесфракционников, – глухо произносит он прямо мне в щеку. – Дайте карту, я отмечу их.

Его кожа сухая и холодная по сравнению с моей. У меня болят мышцы, видимо, оттого, что я долго пролежала связанной и была под действием сыворотки, которую вколола мне Джанин.