Заметила она и то, что предводитель варваров отдавал приказы со спокойной уверенностью человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. Как это было не похоже на сухую педантичность Марка или суровость Гальбы! Казалось, для Ардена слепое повиновение не имело такой цены, как для римлян, — для него, похоже, куда важнее было пользоваться уважением своих людей, подумала Валерия. И он этого добился, потому что в каждом слове, в каждой шутке, с которой обращались к нему эти свирепые бородатые люди, сквозило чуть ли не благоговение. Валерия никак не могла догадаться, куда они едут, — казалось, варвары и сами еще не решили, куда направиться. Одна тропинка сменяла другую, а через минуту, съехав с тропы, они уже пробирались сквозь густой пролесок, пересекали залитую лунным светом долину или с привычной настороженностью перебирались через болота. Это была Каледония, но Каледония, похожая на выбеленную временем кость. Савия, окончательно павшая духом, даже замолчала, только мертвой хваткой вцепилась в седло, чтобы не свалиться на землю. А Валерия молча горевала, вспоминая нелепую, трагическую смерть бедного Клодия, и мучительно пыталась понять, что же, собственно, произошло. Что понадобилось варварам у священного источника? Как там оказался Руфий? Выходит, бедняга ехал за ними? И вот теперь он мертв, и его люди тоже. Но самое главное, куда они ее везут? И что они намерены сделать с ней?
На рассвете, спасаясь от солнца, они укрылись в тени и прохладе узкой, заросшей лесом лощины, чтобы немного отдохнуть и напоить коней. На это время обеих женщин предусмотрительно привязали веревкой к дереву. Теперь, когда стало светло, варвары с таким же неприкрытым изумлением разглядывали своих пленниц, как обе римлянки — их самих. Тот, кто носил имя Лука, оказался кряжистым, длинноволосым мужчиной с огромными мускулистыми руками и усами, как у большинства кельтов. Из одежды на нем были только штаны и плащ. Казалось, он так же невосприимчив к суровому климату Британии, как исхлестанный ветром холст походной палатки. Широкая грудь варвара оставалась обнаженной, суровое лицо и мускулистые руки, чтобы раствориться в темноте ночи, он натер углем. Примерно так же были одеты и остальные варвары. На женщине были такие же штаны, но поверх кожаной безрукавки на ней поблескивали кольчужные доспехи. Холмики груди, хоть туго стянутые жесткой кожей, упрямо выдавались вперед, и вся она, тонкая, длинноногая и длиннорукая, гибкая, походила на молодую иву. Несмотря на этот грубый и неженственный наряд, девушка оказалась довольно привлекательной блондинкой, однако мужчины старались держаться от нее на почтительном расстоянии.
— Бриса, отнеси им воду и чего-нибудь поесть, — перейдя на родной язык, велел их вождь.
Кивнув, женщина направилась к ручью. То, что за пленницами велено ухаживать женщине, а не грубым варварам, вселяло некоторую надежду.
Презрительно морщась, Савия грызла черствый сыр. Валерия отказалась — есть ей не хотелось, в горле стоял комок. Но принесенную воду она выпила с жадностью. Потом, прижавшись друг к другу, они молча сидели, дожидаясь только подходящего случая, чтобы незаметно ускользнуть. Варвары, казалось, забыли о пленницах — удовлетворив свое любопытство, они уделяли им не больше внимания, чем если бы это были бродячие псы.
Предводитель варваров, отделившись от остальных, подошел к ручью и принялся смывать грязь и пепел с лица и рук. Потом о чем-то глубоко задумался. Валерия украдкой наблюдала за ним. Ей уже удалось один раз обмануть его и сбежать, и она намеревалась проделать это еще раз. Арден… так его, кажется, звали. Свободная туника без рукавов оставляла обнаженными его руки, могучие руки, в силе которых Валерия успела уже убедиться. Как и его собратья, он, казалось, совершенно не замечал холода. Она невольно удивилась тому, что кельт поспешил умыться, — у нее уже успело сложиться мнение, что северные варвары и похитители скота особой чистоплотностью не отличаются. Возможно, просто хотелось смыть с себя кровь, которой были запачканы его руки, брезгливо предположила она. Наверняка доволен, что прикончил Клодия и снова взял в плен Валерию — после той неудачи с засадой это, должно быть, приятно тешило его уязвленное самолюбие. Но все-таки откуда ему стало известно, что она собирается поехать к источнику? И откуда он знает Гальбу?