Мятежная дочь Рима

— Единственное поручение, которое у него хватило ума выпросить. — Он обернулся. — Мне нужно поговорить с тобой, Клодий Альбиний. Кстати, здесь Фалько.

Лицо у Клодия стало несчастным.

— Это насчет вчерашнего пира?

— Но младший трибун уже извинился, — поспешно вступилась Валерия. — Это все вино виновато — оно развязало ему язык. Прошу тебя, не будь к нему слишком суров.

— Это тебя не касается, жена.

— Я уверена, в будущем он будет более снисходителен к пиву бриттов.

— Это не имеет никакого отношения к пиву.

— Тогда в чем дело? Почему бы не оставить его в покое?

Марку была явно неприятна такая настойчивость.

— Речь о том рабе… Одо.

— Одо? — удивился Клодий. Похоже, это имя ему ничего не говорило.

— Тот самый, кого ты облил пивом.

— И что с ним?

— Он убит.

Глава 17

— Этот мальчишка, Клодий… по тому, что я о нем слышал, он не произвел на меня особого впечатления. Неужели вы действительно заподозрили его в убийстве?

Вопрос этот я адресовал хозяину убитого раба, центуриону Фалько. Не знаю, для чего я спросил. Как-то не слишком верилось, что это странное происшествие имеет какое-то отношение к тайне, которую я приехал расследовать.

— Собственно говоря, Клодий ни на кого не произвел особого впечатления — кроме разве что Валерии. Они ведь были почти ровесники. К тому же оба никого не знали в крепости. Она прямо-таки околдовала парнишку. А остальные мужчины после этого стали считать его еще большим ослом. В общем… да, у нас были подозрения на его счет.

— Расскажите мне, как это выплыло наружу.

— Мой раб, этот самый Одо, был найден мертвым наутро после свадебного пира. Убит ударом ножа в сердце. Нож — один из тех, что лежал на столе, самый обычный обеденный нож. Волосы его были еще мокры от пива, которое тот юный фанфарон вылил ему на голову. А всем нам было хорошо известно, как Клодий возненавидел всех до единого скоттов из-за того, что один из них едва не перерезал ему глотку. Одо был скоттом, он совсем недавно попал в плен. Но по натуре он был солдатом — одним из тех, кто никогда не смирится с участью раба. А младший трибун был пьян, мучительно переживал свой позор и был явно не в состоянии держать себя в руках. Вот мы и решили, что он прикончил Одо в приступе ярости.

— Что Клодий сказал в свою защиту?

— Твердил, что ему до сих пор стыдно за то, как он поступил с этим рабом во время свадебного пира. Что у него, мол, не было причин причинить ему еще какой-нибудь вред. Кроме того, заметил Клодий, у самого Одо было куда больше причин желать смерти Клодию, чем наоборот. Даже прикончить его. Что тут же навело всех нас на мысль, что, возможно, Одо сам напал на Клодия. А у парня, как назло, нет ни одного свидетеля. Пристыженный, он ушел с пира и до утра пропадал неизвестно где. Во всяком случае, его никто не видел.

Я задумчиво разглядывал Фалько. Честен… но при этом весьма практичен. Сдается мне, эта его порядочность подкреплена железом, решил я.

— Тебе жалко было потерять этого раба?

— Я бы мог получить за него не меньше трех сотен динариев.

— Именно поэтому ты настаивал, чтобы виновный понес наказание?

— Я хотел, чтобы виновный возместил мне ущерб, — пожал тот плечами.

— И что же решил Марк?

— Как обычно, ничего. — Фалько, сообразив, что выболтал нечто важное, мгновенно прикусил язык. Видимо, вспомнив те несчастные времена, он уставился куда-то в сторону.

— Стало быть, новый префект был человеком не слишком решительным? — подытожил я.

Центурион заколебался, явно прикидывая про себя пределы своей верности командиру. Потом, похоже, вспомнив, скольких уже нет в живых, тяжело вздохнул:

— Префект был… м-м… осторожным. Мы тут недавно узнали, что в свою бытность младшим трибуном во время кампании в Галлии он однажды совершил грубую ошибку. Потом, уже много позже, его предательски подставили, он совершенно случайно оказался замешанным в громком скандале, где главную скрипку играл его начальник. Под его руководством торговая компания отца оказалась на грани банкротства. Так что он волей-неволей научился осторожности. А от излишней осторожности до трусости, как известно, один шаг.

— Мне говорили, что он человек книжный.

— Ваша правда. Его книги заняли целых две повозки. Не совсем то, к чему мы тут все привыкли.

— Вы имеете в виду Гальбу? — осторожно спросил я.

— Старший трибун, возможно, человек резкий, зато не боится принимать решения. Эти двое — разной породы.

— Разной породы… Как интересно! Солдаты воспринимают своего командира, словно табун лошадей — вожака, тем самым кое-какие черты его личности становятся общими для всех. Любая смена руководства приводит солдат в волнение, и должно пройти какое-то время, прежде чем они привыкнут к новой руке, которая теперь будет держать их в узде.

Если вообще привыкнут.

— Как они ладили?

— Отвратительно. Вернее, с трудом. Знаете, увидев Гальбу впервые в ванне, я насчитал на нем двадцать один шрам. И это только спереди — ни одного на спине! А на поясе у него висит цепь с кольцами…

— Я уже достаточно наслышан об этой цепи.