Мятежник

Друзья встретились, натянули поводья, оба заговорили одновременно, замолчали, засмеялись, снова заговорили, но каждый был слишком полон новостями и удовольствием от встречи, чтобы понять другого.

— Выглядишь усталым, — наконец сумел произнести что-то вразумительное Адам.

— Я и правда устал.

— Я должен встретиться с отцом. А потом поговорим, — Адам пришпорил лошадь в сторону Вашингтона Фалконера, который, явно позабыв провал рейда, светился счастьем от возвращения сына.

— Как тебе удалось вернуться? — окликнул сына Фалконер, когда тот направился в его сторону.

— Мне не позволили пересечь Длинный мост в Вашингтоне, так что я поднялся вверх по реке и заплатил паромщику у Лисберга.

— Когда ты приехал?

— Только вчера, — Адам придержал лошадь, чтобы поздороваться с отцом. Всем было очевидно, что доброе расположение духа Вашингтона Фалконера полностью восстановлено. Его сын вернулся, и таким образом разрешилась вся неопределенность относительно того, сохранил ли он верность южанам.

Радость полковника распространилась даже на то, чтобы попросить прощения у Старбака.

— Я был расстроен, Нат. Ты должен меня простить, — незаметно сообщил он Старбаку, пока Адам отъехал, чтобы поприветствовать Мерфи, Хинтона и Траслоу.

Старбак, слишком смущенный извинениями человека гораздо старше его, ничего не ответил.

— Ты ведь присоединишься к нам за ужином в Семи Источниках, Нат? — Фалконер принял молчание Старбака за враждебность. — Мне трудно будет перенести твой отказ.

— Конечно, сэр, — Старбак помедлил, а потом решил принять на себя эту ношу.

— И сожалею, что подвел вас, сэр.

— Ты не подвел, не подвел, — поспешно отмёл извинения Старбака Фалконер.

— Я был расстроен, Нат, и только. Я вложил слишком много надежд в этот рейд и не предвидел погоду. Вот в чем было дело, Нат, в погоде. Адам, пойдем!

Адам провел большую часть утра, встречаясь в Легионе со старыми друзьями, но теперь его отец настаивал на том, чтобы провести сына по всему лагерю еще разок, и Адам добродушно выразил восхищение рядами палаток и лошадей, полевой кухней, местом для повозок и шатром для собраний.

В лагере теперь находилось шестьсот семьдесят восемь добровольцев, почти все жили в половине дня езды от Фалконера. Их разделили на десять рот, каждая из которых выбрала своих офицеров, хотя, как весело признался Фалконер, понадобилось несколько взяток, чтобы удостовериться в том, что победят лучшие.

— Думаю, я использовал четыре бочки лучшего в этих горах виски, — объявил Фалконер сыну, — чтобы наверняка были избраны Миллер и Паттерсон.

Каждая рота выбрала капитана и двух лейтенантов, а некоторые — и третьего лейтенанта. Вашингтон Фалконер назначил собственных офицеров штаба — пожилого майора Пелэма в качестве своего заместителя и жуткого майора Бёрда, которого явно продвинули на слишком высокую позицию, чтобы заниматься бумажной работой.

— Я пытался избавиться от Дятла, но твоя мать настаивала, — признался полковник Адаму. — Ты виделся с ней?

— Да, этим утром, сэр.

— Она хорошо себя чувствует?

— Говорит, что нет.

— Обычно ей становится лучше, когда меня нет рядом, — иронично заметил полковник. — Вот это — штабные палатки.

В отличие от конусообразных палаток, которыми довольствовались пехотные роты, четыре штабные палатки представляли собой большие шатры с прямыми стенками, непромокаемой подстилкой, походными кроватями, складными табуретами, тазиком для умывания, кувшином и раскладным столиком, который можно было превратить в брезентовую сумку.

— Я займу эту, — сказал Фалконер, указывая на самую чистую из палаток.

— Майор Пелэм расположится в следующей, Итан и Дятел займут вон ту, а вы с Натом разделите между собой четвертую. Думаю, устроит?

Адам и Ридли получили звания капитанов, тогда как Старбак оказался на самой нижней иерархической ступени, будучи младшим лейтенантом. Вся троица сформировала, таким образом, отряд адъютантов, как назвал их Фалконер. Их работа, объяснил он Адаму — служить его посыльными, а также глазами и ушами на поле битвы. Из его уст все это звучало довольно зловеще.

Легион состоял не только из штаба и десяти пехотных рот. В его состав входили: оркестр, подразделение медиков, знаменосцы, полсотни кавалеристов под командованием капитана, которым предстояло служить разведчиками Легиона, и батарея из двух бронзовых шестифунтовых пушек, прослуживших уже двадцать лет. Обе были гладкоствольными, приобретенными Фалконером в литейном цехе Боуэрса в Ричмонде. Туда пушки отправлялись для переплавки в новые виды вооружения.

Полковник гордо продемонстрировал артиллерию сыну:

— Ну разве они не великолепны?

Пушки выглядели впечатляюще. Бронзовые стволы надраены до слепящего глаза блеска, колеса покрыты лаком, а дополнительные материалы — цепи, ведра, банники, резьбовые винты — отполированы и покрашены.

И все же было что-то беспокойное в этом оружии. Оно выглядело слишком мрачным для летнего утра, угрожающим и несущим смерть.