Мятежник

Легион не стал маршировать до самого дома, а вместо этого свернул с дороги в проем, сделанный в изгороди против змей за леском, обогнул дом и подошел к окаймленной флагами южной лужайке между двумя рядами наблюдателей, которых становилось всё больше, они аплодировали прекрасно выглядящим войскам, Кавалерия, придерживающая возбужденных лошадей, чтобы они высоко поднимали ноги, выглядела особенно благородно, когда прогарцевала мимо трибуны, на которой председательствовал Вашингтон Фалконер вместе с политиком, до отделения заседавшем в Конгрессе США.

Рядом с Фалконером и бывшим конгрессменом находились преподобный Мосс, судья Балстроуд и девяностосемилетний полковник Роланд Пеникрейк, служивший лейтенантом в армии Джорджа Вашингтона при Йорктауне.

— Я не возражаю, если он начнет вспоминать про Йорктаун, — сказал Вашингтон Фалконер капитану Итану Ридли, выполнявшему в День независимости роль сопровождающего полковника адъютанта, — но надеюсь, он не станет вспоминать о нем слишком детально.

Но было бы неучтиво именно в этот день лишать старика своей минуты славы.

Адам в своем прекрасном мундире вел кавалерию. Майор Пелэм сидел на откормленной послушной кобыле во главе остальных десяти рот, а майор Дятел Бёрд, чья великолепная форма только что прибыла из Ричмонда ко всеобщей радости легионеров и за счет его зятя, маршировал перед оркестром.

Младший лейтенант Старбак, у которого в этот день не было никаких существенных обязанностей, скакал на кобыле Покахонтас позади майора Бёрда, не прилагавшего никаких усилий, чтобы идти в ногу с ритмом барабанов, а просто вышагивавшего, словно на дневной прогулке.

Добравшись до южной лужайки, кавалерия, чья функция в этот день была чисто декоративной, галопом промчалась по импровизированному плацу, а потом исчезла, чтобы поставить лошадей в загон. Две пушки сняли с передков и разместили по обеим сторонам трибуны, перед которой под восхищенными взглядами почти трех тысяч зрителей устраивал маневры Легион.

Солдаты маршировали ротами, каждая из которых сформировала четыре шеренги и затем развернулась в двухшереножный линейный боевой порядок.

Для полноценного ряда не хватало места на флангах, но Траслоу, сержанту одиннадцатой роты легкой пехоты, хватило ума придержать своих людей, несколько подпортив, таким образом, следующее выступление полка (составлявшее гордость Пелэма): Легион должен был продемонстрировать формирование каре для отражения атаки кавалерии. Подпорченное или нет, все же каре выглядело вполне правдоподобно, и лишь истинный профессионал мог отметить некоторую неровность у одного из углов строя.

Все офицеры, за единственным исключением майора Бёрда сидевшие верхом, собрались в центре каре, когда оркестр заиграл «Масса в холодной, холодной земле».

Легион, разбив каре, сформировал две колонны, мелодия сменилась на «Да здравствует Колумбия», толпа разразилась радостными возгласами, полковник излучал довольство и счастье. Затем капитан Мерфи, сам себя назначивший старшим артиллеристом Легиона, выкатил вперед две пушки.

Заряд орудий состоял из нескольких пачек пороха безо всяких ядер. Артиллеристы Легиона не получили новомодных терочных запалов для воспламенения пороха, так что Мерфи обошелся парой запалов, изготовленных вручную из соломенных трубочек, наполненных первоклассным порохом для винтовок.

Трубки, проходя через запальные отверстия, коснулись пороховых мешочков, после чего, по кивку полковника и после окончания «Да здравствует Колумбия», артиллеристы поднесли фитили к запалам.

Два великолепных, оглушительных выстрела, два языка огня, два клуба дыма — и горстка испуганных птиц разлетелась из деревьев, росших за трибунами. Разнесся вздох удовлетворенной толпы.

За выстрелами последовали выступления ораторов. Речь полковника Пеникрейка была, слава Богу, короткой в силу старческой одышки, затем наступила очередь конгрессмена, чьи разглагольствования, казалось, никогда не закончатся, после чего Вашингтон Фалконер обратился к толпе с воодушевленным воззванием, выразив сначала сожаление о необходимости войны, а затем рассказав о гнезде гадюк с севера, об их шипящих пастях, о трепещущих языках, о ядовитом дыхании и о том, как они разносят отвратительную заразу по земле.

— Но мы, южане, знаем, как обращаться со змеями!

Толпа разразилась радостными криками.

Даже чернокожие рабы, сопровождавшие своих хозяев на торжественный обед и согнанные в кучу в огороженном веревками пространстве, приветствовали слова полковника.

Фалконер, чей зычный голос позволял ему быть услышанным всеми собравшимися, повествовал о двух народах, выросших в Америке. Народах с общими предками, которые, тем не менее, были разделены климатом, моральными ценностями и религией. Которые росли отдельно друг от друга до сего момента, пока разница в представлениях о чести, правде и мужественности более не позволяла им существовать под властью одного правительства.