Мятежник

Она уставилась на него, прикусив нижнюю губу, и он тоже почувствовал это в своём члене. Это должен быть его рот, кусающий её во всех её мягких местах, заканчивающий её сладкой шеей.

— Я не знаю.

Но она это знала. Или, по крайней мере, она подозревала, он мог видеть это в её глазах, чувствовать в эмоциях, которые волнами исходили от её тела. Страх, тоска и богатая, тёмная чувственность. И ему нужно было попробовать это снова, посмотреть, сможет ли он обуздать это, переждать это.

Он направился к ней, но на этот раз она была быстра, вскочила с кровати и бросилась к двери, когда он добрался туда. Он захлопнул её ладонью как раз в тот момент, когда ей удалось приоткрыть её, и она прислонилась к ней, прижавшись лбом к дереву, дрожа, пока его руки удерживали её там.

— Я не причиню тебе вреда, Марта, — мягко сказал он.

Потому что он не был таким, по крайней мере, физически. Он был добр к своим любовницам, щедр и изобретателен, и он доставит ей такое удовольствие, которого она явно никогда не испытывала.

— Повернись.

Она не пошевелилась. Добрый человек отступил бы, позволил ей сбежать, оставил бы её в покое. Он никогда не был добрым, и он не был мужчиной. Он был ангелом мщения, бессердечным в своём стремлении к справедливости. Если Марта была сопутствующим ущербом, так тому и быть. По крайней мере, он мог доставить ей изысканное удовольствие до того, как разверзнется весь этот ад.

Он убрал руки от двери и осторожно положил их ей на плечи. Он чувствовал, как напряжение вибрирует в ней, чувствовал её едва сдерживаемые эмоции. Он повернул её, всё время держа руки на ней, как будто боялся статического электричества. Это было бы простым объяснением того, что произошло, если бы статическое электричество ощущалось как удар молнии.

Он мягко прижал её спиной к двери.

— Давай попробуем ещё раз, — прошептал он.

Он взял её за упрямый подбородок, наклонил её опущенное лицо к своему и снова поцеловал.

Она была такой чертовски сладкой на вкус, подумал он со стоном. Её губы были мягкими, уязвимыми, и она не подумала сжать их, прежде чем ему удалось раздвинуть их под давлением своего рта. Он скользнул другой рукой по её спине, баюкая её, когда он просунул свой язык ей в рот и попробовал её более полно. Видения вернулись, но он сумел противостоять им, когда они танцевали и кружились через её тело в его и обратно.

Он крепко прижал её к себе, и его безошибочные инстинкты подсказали ему, что он был прав. Её соски были твёрдыми, она была влажной, и её руки поднялись к его рукам. Может быть, она хотела оттолкнуть его, но вместо этого она вцепилась в него, её пальцы впились в его бицепсы. Немного боли, которая добавила ему возбуждения.

Он провёл языком у неё во рту и понял, что она не привыкла так целоваться. Он знал, как целоваться, боже, у него было достаточно практики, а женщинам нравилось, когда их целовали, когда их обнимали. Ему нравилось целовать их и обнимать. И пошли они к чёрту. Он дойдёт до этого. Прямо сейчас он наслаждался медленной капитуляцией Марты, по одной нервной клетке за раз, и когда её язык коснулся его, ему захотелось торжествующе закричать, прижать её спиной к двери и погрузиться в неё, пока он пил из неё. Пил залпом.

Он мог так легко потерять себя, своё тело, свой хитрый, расчётливый ум, в чистом удовольствии от неё. Он не хотел думать, планировать, строить планы. Он просто хотел.

Хотел того, чего не мог иметь. Он был почти на грани невозврата, и он чувствовал, что она уже там, эротические видения проносились в её голове калейдоскопом образов, и он знал, что если бы он тоже их увидел, то достиг бы кульминации там, рядом с ней, полностью одетый.

Ему потребовалось всё, что у него было, чтобы медленно опустить её. Чтобы смягчить его поцелуй, позволить его рукам двигаться по её спине уверенным, успокаивающим жестом, успокаивая её, когда он пытался успокоиться сам. Он, наконец, прервал поцелуй, и она задохнулась, а ему захотелось рассмеяться. Ему действительно нужно было бы научить её дышать, когда он целовал её.

Он прижал её лицо к своей груди, позволяя ей отдохнуть там, пока она медленно приходила в себя от этого изысканного, почти болезненного состояния возбуждения, и погладил шапку тёмных кудрей. Он так сильно хотел её крови, что уже чувствовал её вкус. Она была бы густой и сладкой, и наполняла бы его тело силой, о которой знали немногие.

Но он должен был сдерживаться. Не мог торопить её. Неважно, как сильно он в этом нуждался.

Он услышал слабый вздох, когда последняя капля напряжения покинула её тело, и на мгновение она успокоилась, обмякла, прислонившись к нему. Когда её мышцы снова напряглись, как будто она поняла, где находится и что делает, он отпустил её, отступив назад.

— Знаешь, — сказал он непринуждённым тоном, — когда мы действительно трахнемся, мы, вероятно, снесём крышу с этого места.

Он намеренно употребил этот термин, просто чтобы увидеть её реакцию.