Мятежник

Этого было недостаточно, и я не могла себе представить, что означало моё затянувшееся чувство нужды. Я была опустошена, измучена, дрожала в его объятиях, когда он целовал моё лицо, мой рот, мою шею, и тогда я поняла, что мне нужно. Он наполнил меня сущностью своей жизни. Мне нужно было отдать ему свою. Я не была бы законченной, пока не сделала бы этого, и последняя капля страха растворилась в другом виде похоти. Жажда отдавать, быть принятой совершенно по-другому.

Я потянулась вверх, мои руки были слабыми и дрожащими, и поймала его голову, когда он начал двигаться вниз по моему телу. Я поднесла его к своей шее и почувствовала его рот, горячий и требовательный, его язык, лизавший мою кожу, его зубы, просто дразнящие, и с внезапным отчаянием я поняла, что это всё, что он будет делать, пока я не скажу ему иначе.

Я произнесла эти проклятые слова.

— Я люблю тебя, — мне удалось выдавить из себя едва слышный звук, но он витал в воздухе, живой, шокирующий. — И я думаю, что ты любишь меня. Я хочу, чтобы ты взял меня. Возьми… мою кровь.

Я не знаю, чего я ожидала. Он не колебался, разрешение высвободило все остатки сдержанности, которые у него ещё оставались. Он укусил глубоко, сильно, и на короткое мгновение боль потрясла меня, но за ней последовало самое изысканное удовольствие, какое только можно вообразить, почти лучшее, чем секс. Почти. Я обхватила его руками, крепко прижимая к себе, пока он пил, посасывая из меня, и на этот раз финальная кульминация совсем не удивила.

ГЛАВА 31

КАИН ПРОСНУЛСЯ ПЕРВЫМ. Яркий дневной свет струился через французские двери, освещая всё вокруг. Марта лежала, свернувшись калачиком, в его объятиях, расслабленная, доверчивая, и он видел высохшие следы слёз на её лице. Его всегда удивляло, почему женщины плачут, когда занимаются сексом. Самый блаженный момент, который могла предложить жизнь, не должен был вызывать слёз, но впервые у него появилось представление о том, почему. Бывали редкие моменты, когда удовольствие было настолько сильным, что казалось, его невозможно вынести. Он не мог вспомнить, когда чувствовал себя так раньше, но, должно быть, это было много раз. Если бы он остановился, чтобы подумать, он бы придумал их, но сейчас он не хотел думать ни о ком, кроме Марты.

Он должен отстраниться от неё. Она думала, что влюблена в него. Хуже того, она думала, что он любит её. Женщины не понимали, что отличный секс может быть именно таким. И секс был просто великолепен. Это было потрясающе. Но он не мог позволить себе быть сентиментальным. Дерьмо вот-вот должно было разразиться, или уже разразилось, и он не мог тратить время на то, чтобы лежать с ней в постели. Ночь была долгой, он был голоден, и ей удавалось не отставать от него. Он не был уверен, кто из них отключился первым, и его утренний стояк становился всё хуже, чем больше он думал об этом. Проклятая штука могла отвалиться, если он не даст ему передышку. Он осторожно высвободился из её объятий, позволяя ей откинуться на спину, великолепно раскинув конечности.

Он остановился, вставая с кровати, и посмотрел на неё сверху вниз. Солнечный свет не проявлял милосердия, и теперь он мог ясно видеть шрамы, тогда как раньше они были всего лишь тенями. Ей повезло, что она всё ещё была жива.

Он позволил своим глазам проследить за линиями, глубоко прорытыми острыми когтями Нефилима, и, к своему удивлению, понял, что они только заставили его хотеть её ещё больше. Он никогда не думал, что шрамы будут возбуждать, но всё в Марте было возбуждающим, и он не мог понять почему.

Может быть, он просто слишком долго был без секса. Он потерял к этому интерес, просто было так много способов сделать это, так много разных женщин. Конечно, прошлой ночью Марта не казалась похожей на простую женщину. Она казалась настоящей, таинственной, эротичной, стихийной. И вместо того, чтобы потерять интерес, он был вдохновлён, больше, чем когда-либо мог вспомнить. Даже сейчас он думал о том, как скоро сможет снова войти в неё, захочет ли она снова оседлать его, захочет ли…

Она пошевелилась, и он бы спрыгнул с кровати, если бы она не протянула руку и не коснулась его. Её рука коснулась его груди, останавливая его. А потом её глаза распахнулись, когда она поняла, что уже совсем рассвело, и она сразу же попыталась замкнуться в себе, спрятав от него свои шрамы.

Это было достаточно просто, взять её за руки, положить своё колено между её коленями и заставить её снова открыться.

— Почему ты пытаешься спрятаться?

Она начала говорить, но издала только грубый, хриплый звук, и прочистила горло. На этот раз он мог слышать её, но её голос был грубым и хриплым.

— Шрамы, — прошептала она. — Они уродливы.

— Они возбуждают, — сказал он и наклонился, чтобы лизнуть линию, вырезанную в ложбинке её груди.