Мятежник Хомофара

Человеческий голос звучит в диапазоне от восьмидесяти до трехсот герц. Во время пения частота его может возрастать или снижаться. У некоторых знаменитых певиц она дотягивает до двух с лишком тысяч колебаний в секунду, что соответствует нотам четвертой октавы. Наиболее низкий голос – бас. Его нижний предел – тридцать шесть колебаний.

Голос контролера не принадлежит ни мужчине, ни женщине. Ни прославленная Има Сумак, ни безызвестный Прит не были способны говорить или петь в таком диапазоне.

Это мелодичный шум, вовсе не синтетический, а самый естественный, в котором странным образом переплетаются низкие и высокие частоты, – дуэт Фаринелли-кастрата и Мефистофеля.

– Предъявите документы, пожалуйста.

(Предъявите! – гром землетрясения – документы! – божественные рулады – пожалуйста! – шелест падающей листвы).

Ломая голову над тем, как было бы правильнее назвать этот голос – бас или колоратурное сопрано – Вадим сунул руку в карман, начал рыться.

Последний раз контролер ловил его лет пятнадцать назад в электричке, где-то в районе Коцюбинского. Он возвращался из Ирпени со свадьбы одногруппника, и ему приходилось выходить на каждой станции и перебегать из вагона в вагон, но это не помогло: зловредный дед его все равно сцапал. Пришлось выложить всю мелочь из карманов, чтобы как-то отделаться от дотошного старика. Соседи-пассажиры притворялись, что таращатся в окно, но все равно было досадно и неуютно.

Этот контролер нисколько не похож на того деда, однако чувство пойманности оказалось таким же.

Фигура контролера была фигурой девушки-подростка-тяжелоотлета с несформировавшейся грудью, но невероятно развитой мускулатурой. Узкое лицо с тонкими скулами и носом, заостренным подбородком и младенческой кожей никак не сочеталось с атлетическим телосложением, а, тем более, фантастическим голосом, в котором, кроме верхних скрипичных «соль» и «ля», проскакивали тяжелые, сотрясающие нутро басы.

Уродством своим гермафродит напомнил Гаерского.

Вадим силился, но не мог отвести взгляд. Глазища контролера были прозрачны, как сырой яичный белок, и в них свободно плавали крохотные искорки.

– Ваши документы, пожалуйста…

Ангельские зеницы смотрели в упор. Они были похожи на дождь, сквозь который летят золотые кометы. Теперь Расин знал наверняка, что не сможет никуда убежать.

На какой-то миг его охватило смятение. Захотелось встать на колени и перекреститься.

И кто не был записан в книге жизни, тот…