Мятежник Пакс

Его член напрягается напротив меня. Я оборачиваюсь и наклоняюсь над все еще теплым куском обломков, выгибая спину и глядя через плечо. Я наблюдала за ним мгновение, как он смотрит на мою задницу, ухмыляясь с уверенностью. Он двинулся ко мне, расстегнув ремни на кожаных штанах и потянув их вниз. Я вижу, как его полная эрекция освобождается и на мгновение восхищаюсь ею. Он длинный и толстый, идеальной формы и синий, как и все остальное. Его мощные ноги вырезаны из мышц, я кусаю губу, когда смотрю, как они сгибаются и разгибаются, когда он идет ко мне, член слегка дрожит с каждым шагом.

Он совершенен, как статуя. Более совершенный. Ни один скульптор не мог придумать, как выточить смелые линии его лица. Ни один художник не мог уловить опасность в его глазах или жгучее вожделение, которое они сейчас выражают. И хотя я полностью доверяю ему, зная, что он никогда не причинит мне вреда или не позволит причинить мне вред, я все равно чувствую опасность. Потому что я знаю, что он не совсем приручен, как будто более первобытная его сторона скрывается прямо под поверхностью. К моему удивлению, опасность волнует меня. Мои трусики уже мокрые к тому времени, как он достигает меня, ожидая, что он возьмет меня. И я хочу, чтобы меня взяли. Заклеймили.

Он грубо рвет мои штаны, и я чувствую холодный воздух на своей коже. Он останавливается, глядя на меня, и я не чувствую в этом стыда. Вместо этого я чувствую гордость за его взгляд. Быть в центре его похоти — это все, чего я хочу в этот момент. Но чтобы заставить его, я еще больше выгибаю спину, прижимая свою задницу и киску к нему. Я ожидаю, что почувствую его член, но вместо этого я чувствую его рот на тыльной стороне моего бедра. Его губы и рот настолько теплые, что они почти горячие. От температуры мои нервы более чувствительными к его прикосновениям.

Пакс целует мои ноги, двигая руками по моему телу, пока не находит мою грудь под рубашкой. Ощупывает их, его рот находит губы моей киски. Я задыхаюсь, невольно подталкивая себя к нему и заставляя его язык входить в мое отверстие. Внезапное удовольствие заставляет меня снова стонать, теряя чувство собственного достоинства. Я выгибаю спину и прижимаю его голову глубже, желая, чтобы мой вкус наполнил его рот и его язык наполнил меня.

Пакс даже не коснулся моего клитора, но я чувствую, что уже могу кончить. Его язык невероятно проворен, и он скользит по внешней стороне моей киски, скользя по расселине, прежде чем погрузиться дальше в мою щель, глубже чем это возможно. Он прижимается к моей точке G своим вибрирующим языком, толкает и кружит, пока я не сжимаюсь возле его рта, моя задница прижата к его лицу так сильно, что я не уверена, что он может дышать.

— Я собираюсь… да, ты заставляешь меня… — я задыхаюсь.

А потом он останавливается. Он стоит, переворачивает меня грубо, а затем тянет меня за ноги к нему, пока его член не упирается в округлую плоть моего холма. Его глаза как золотой огонь, но губы изогнуты с едва заметной ухмылкой.

— Я заставлю тебя кончить, — говорит Пакс. — Я буду трахать тебя, насаживать на мой член, но только при одном условии.

Я качаю бедрами вверх, умоляя, чтобы он наполнил меня, глаза закрыты от необходимости, которую я чувствую.

— Что угодно. — Говорю я.

— Умоляй меня.

— Пожалуйста… — выдыхаю я.

— Я хочу, чтобы ты заставила меня поверить, что ты не проживешь еще минуту, если мой член не окажется внутри тебя.

— Пожалуйста. Трахни меня, — говорю я, слово кажется странным, когда оно исходит из моего рта. В отличии от сестры, я никогда не выражалась грязно, но лишь произнесение слова посылает свежий трепет через меня. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня так сильно, что я не смогу думать. Я хочу каждый твой дюйм внутри меня. Пожалуйста, — говорю я.

Он кивает, его ухмылка растет.

— Как пожелаешь.

Не используя свои руки, он направляет свой член в меня. Я такая мокрая, что он сразу же скользит. Он не вонзается в меня сразу, но каждое движение его бедер вдавливает в меня его член глубже, чем готова моя киска. Сначала я вздрагиваю от боли, желая сказать ему двигаться медленнее, но я слишком сильно хочу быть заполненной, чтобы останавливать его. Медленно, боль становится запутанной, как прикосновение к чему-то настолько холодному, что жарко. И в порыве эйфории, каждый укол боли, становится неотличимым от удовольствия. Я знаю, что он контролирует и боль, и удовольствие. Но знания меня не пугают. Меня это волнует.

— Трахни меня, — повторяю я, простонав, когда слова покидают мой рот. — О Боже мой. Я не знала, что это… может… быть… так…ох… хорошо.