Мятежное православие

Слова Паисия Лигарида подтверждает и дополняет официальный документ, гласящий, что на следующий день, 25 января, в пятницу, «Павлу митрополиту отказано правление в дому пречистыя Богородицы в соборе и в дому патриархов; а приказано Феодосию, митрополиту сербскому. Илариону, архиепископу рязанскому, також отказано от службы, что и Павлу митрополиту, с тем, однако, чтоб оба из дворов не выезжали» — то есть находились под домашним арестом и не могли помешать выборам нужного царю патриарха.

Иоасаф, патриарх Московский и всея Руси

«Выборы» были организованы настолько четко, что уже в первом списке из 12 кандидатур было только трое епископов (остальные — архимандриты и игумены). Из трех отобранных затем, «не без ведома» царя Алексея Михайловича, кандидатов все были архимандритами — и именно самодержец указал «призвать» на Патриарший престол самого дряхлого старца, не имевшего (как признает известный историк церкви митрополит Московский и Коломенский Макарий) «ни учености, ни способности к церковным делам». Так был «избран» российский патриарх Иоасаф. Цель была достигнута — и русских архиереев можно было «простить», что и произошло 3 февраля 1667 года^{65}.

Так на соборе 1666–1667 годов самодержавие сумело отбросить и Никона, и, сохранив его обрядовые реформы, староверов во главе с Аввакумом, и русских архиереев, которые помогали царю в низвержении Никона, желая в то же время отстоять его идею церковного суверенитета. Как видим, протопоп Аввакум был прав, утверждая, что Павел, Иларион и другие русские архиереи сыграли весьма незавидную роль. Еще более оправданно было презрение, выраженное «огнепальным» протопопом представителям восточного православия, перед золотыми тронами которых Аввакум демонстративно лег на пол. Духовный вождь старообрядцев не счел даже нужным ругать «палестинских» (как он называет восточных патриархов — Паисия Лигарида и иже с ними) — он почти не упоминает о них в своей публицистике.

Дело было не только в свойственном староверам чувстве превосходства над «утратившими благочестие греками». Перед Аввакумом не были открыты государственные архивы, документально свидетельствующие о сущности взаимоотношений приезжих греков со светской властью, но шила в мешке не утаишь: протопоп видел перед собой не настоящих духовных лиц, а нарядно обряженных кукол, марионеток, недостойных не только уважения, но и простого внимания. Для нас, к счастью, архивные документы открыты (во многом благодаря прекрасным исследованиям профессора Н.Ф. Каптерева), и мы можем по ним проверить справедливость этих ощущений неистового протопопа.

Множество духовных лиц с православного Востока наводняло в XVII столетии Москву, ища материальной и политической поддержки богатого северного соседа. Немало среди них было авантюристов, потерявших надежду сделать карьеру на родине, но и официальные лица греко-кафолического вероисповедания, оказавшись в Москве, не всегда вели себя с должным достоинством. Тяжелое положение православного духовенства под властью турок, бедность восточных епархий, раздиравшие греческий клир междоусобия и интриги накладывали свой отпечаток на представления приезжих о морали. Для российского самодержавия эти особенности восточных посетителей Москвы оказались весьма удобными.

Царь Алексей Михайлович и его окружение ясно почувствовали это уже в 1660 году, когда была совершена первая серьезная попытка соборного осуждения патриарха Никона. Собор русского духовенства, продолжавшийся с 16 февраля по 14 августа — целых полгода, — был хорошо юридически подготовлен. Собравшимся 13 архиереям, 29 архимандритам, 13 игуменам, пяти протопопам и ученому старцу Епифанию Славинецкому (доверенному лицу царя) было представлено множество письменных свидетельских показаний об оставлении Никоном патриаршества. Собравшиеся обсуждали церковно-правовые документы и казусы, доложенные специальной комиссией (с участием Илариона и Павла), и приняли решение об отставке Никона и поставлении нового патриарха. Большинство русских духовных лиц — участников собора — не только не желало возвращения Никона на патриаршество, но и настаивало, в соответствии с желанием царя, на лишении его архиерейства.

Камнем преткновения оказался вполне понятный страх духовенства перед произволом, его ярко выраженное стремление поступить с Никоном «по правилам». Поэтому посланная царю записка (вероятно, Епифания) с сомнениями относительно правомерности низложения Никона поместным собором, а не собором восточных иерархов и избрания нового патриарха при жизни Никона чуть было не сломала отлично налаженный механизм суда.