— Да, вот мы с Гуптой и оказались на пути в Кашмир, с ослом, который не желал сдвигаться с места даже за все сокровища Индии. Когда он увидел тот узкий перевал, он оскалился на нас и лег на землю, отказываясь идти дальше. Мы тянули и тянули за веревку, но чем энергичнее мы пытались его поднять, тем сильнее он сопротивлялся. Я думал, мы там и останемся. Но Гупта в конце концов набрел на спасительную идею.
— И что он сделал? — спрашиваю я, сморкаясь.
— Он снял шапку, поклонился ослу и сказал: «Только после вас». И осел тут же встал и пошел вперед, а мы — следом за ним.
Я смотрю на отца, прищурившись.
— Ты все это выдумал!
Отец театрально прикладывает ладонь к груди:
— Ты подвергаешь сомнению слова твоего отца? Да что ты о себе возомнила, неблагодарная девчонка!
Это заставляет меня рассмеяться — и чихнуть. Отец наливает мне еще чаю.
— Выпей-ка, милая. Я не хочу, чтобы ты пропустила сегодня вечером танцы с сумасшедшими в больнице у Тома.
— Я слышала, мистер Сноу любит уж слишком фамильярничать с партнершами, — говорю я.
— Ну, лунатик он или нет, я с него шкуру спущу, если он на такое осмелится, — грозно заявляет отец, выпячивая грудь, как отставной морской офицер. — Ну, разве что он поздоровее меня… Тогда мне понадобится твоя защита, моя дорогая.
Я опять смеюсь. Отец сегодня в чудесном настроении, хотя и выглядит похудевшим и руки у него продолжают время от времени дрожать.
— Твоей матушке понравилась бы идея танцевального вечера в Бедламе, могу тебя заверить. Она так любила все необычное…
Мы замолкаем. Отец крутит на пальце обручальное кольцо, которое по-прежнему носит, поворачивает его снова и снова… Я разрываюсь между желанием сказать правду — и удержать его рядом с собой. Выигрывает честность.
— Я так по ней скучаю, — говорю я.
— Я тоже, малышка…
Мы снова молчим, и никто не знает, чем заполнить возникшую между нами пустоту.
— Я знаю, она была бы рада, что ты учишься в школе Спенс.
— Ты уверен?
— О да. Это ведь была ее идея. Она говорила, что если с ней вдруг что-нибудь случится, я должен отправить тебя именно туда. Странно, если подумать. Как будто она знала…
Отец умолкает и смотрит в окно.
Я впервые слышу, что мать сама хотела отправить меня в школу Спенс, в ту самую школу, где она едва не погибла, в школу, где она подружилась с девушкой, позже превратившейся в ее врага, Сарой Риз-Тоом. С Цирцеей. Но прежде чем я решаюсь расспросить отца поподробнее, он встает и прощается со мной. Все его оживление исчезло, он не в силах больше оставаться рядом.
— Мне пора, мой ангел.
— Разве ты не можешь посидеть еще немножко? — хнычу я, хотя и знаю, что он терпеть этого не может.
— Я не должен заставлять себя ждать, мои старые друзья уже собрались в клубе.
Почему мне постоянно кажется, что я вижу лишь тень прежнего отца? Я себя чувствую ребенком, который пытается ухватить папу за полу пальто, но промахивается.
— Да, конечно, — говорю я.
Я улыбаюсь отцу, стараясь выглядеть веселой, бодрой девочкой. «Не разбей ему сердца, Джемма…»
— Увидимся за ужином, малышка.
Он целует меня в лоб и уходит. Но его уход никак не ощущается. Он даже не оставил вмятины на кровати, на том месте, где сидел.
Миссис Джонс суетливо входит в комнату, неся еще чай и дневную почту.
— Письмо для вас, мисс.
Я ума не приложу, кто бы это мог послать мне рождественскую открытку, и удивляюсь до тех пор, пока не замечаю, что письмо пришло из Уэльса. Миссис Джонс тратит целую вечность, чтобы навести порядок в комнате и открыть занавески. Письмо лежит у меня на коленях, дразня.
— Вам нужно что-нибудь еще, мисс? — спрашивает экономка без особого энтузиазма.
— Нет, спасибо, — отвечаю я с улыбкой.
Наконец миссис Джонс уходит, и я открываю конверт. Это письмо от директрисы школы Святой Виктории, миссис Моррисей.