Придумав этот план, мы поворачиваемся к зеркалам, поправляем волосы и платья.
— А он пытался тебя поцеловать? — бесцеремонно спрашивает Фелисити.
— Ох… нет, конечно! — отвечаю я, смутившись.
Я очень надеюсь, что нас никто не слышит.
— Я бы на твоем месте держалась поосторожнее, — говорит Фелисити. — Саймон слывет дамским угодником.
— Со мной он держится как безупречный джентльмен, — возражаю я.
— Хмм… — тянет Фелисити, с хитроватым видом глядя на свое отражение в зеркале.
Энн безуспешно щиплет себя за щеки, надеясь вызвать хотя бы легкий румянец.
— Мне так хочется познакомиться с кем-нибудь сегодня… С кем-нибудь добрым и благородным. Из тех, кто с удовольствием помогает другим. Вроде Тома.
Два ярко-красных рубца виднеются на внутренней стороне ее запястья. Отметки свежие, похоже, им всего несколько часов. Она снова резала себя. Энн замечает, что я смотрю на нее, и ее щеки снова отчаянно бледнеют. Она быстро натягивает перчатки, скрывая шрамы.
Фелисити ведет нас обратно, попутно здороваясь с какой-то знакомой своей матери. Я хватаю Энн за руку, и она морщится.
— Ты мне обещала, что не будешь больше этого делать, — говорю я.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — сержусь я.
Она смотрит мне в глаза. На ее губах играет слабая печальная улыбка.
— Лучше уж я сама себя буду ранить, чем они будут ранить меня. Не так больно.
— Не понимаю…
— У вас с Фелисити все по-другому, — говорит Энн, едва не плача. — Разве ты не видишь? У меня нет будущего. Для меня ничего нет. Я никогда не стану важной леди и не выйду замуж за кого-нибудь вроде Тома. Я могу только притворяться. Это ужасно, Джемма.
— Ты не знаешь, что может случиться, — возражаю я, пытаясь хоть как-то ее утешить. — Никто этого не знает.
Фелисити замечает, что мы отстали, и возвращается.
— В чем дело?
— Ни в чем, — бодро отвечаю я. — Мы идем.
Я беру Энн за руку.
— Все меняется. Повтори это.
— Все меняется, — тихо, послушно повторяет она.
— Ты в это веришь?
Энн качает головой. По ее пухлым щекам скользят слезы.
— Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. Но прежде всего ты должна мне обещать, что прекратишь это. Прошу тебя.
— Я постараюсь, — говорит Энн, прижимая к лицу руку в перчатке и стараясь улыбнуться.
— Так, вот это неприятно, — говорит Фелисити, как только мы присоединяемся к толпе зрителей в фойе.
Я прослеживаю за ее взглядом… Это Сесили Темпл. Она стоит рядом со своей матерью, вытягивает шею, глядя в нашу сторону, как будто надеется, что увидит что-нибудь необычайно интересное.
Энн впадает в панику.
— Меня разоблачат! Я погибла! Для меня это конец!
— Прекрати! — рявкает Фелисити.
Но Энн, безусловно, права. Сесили может развалить всю историю о знатной русской родне Энн и родственнике-герцоге, как карточный домик.
— Мы ее обойдем, — говорит Фелисити. — Давайте сюда. Мы можем пройти по противоположной лестнице. Джемма, прямо перед антрактом! Не забудь!
— В третий раз повторяю — не забуду! — терпеливо отвечаю я.
Огни вокруг начинают мигать, предупреждая о скором начале спектакля.
— А, вот вы где!
Это Саймон. Он ждет меня.
— Вы нашли браслет мисс Брэдшоу?
— Нет. Она в конце концов вспомнила, что оставила его в шкатулке с драгоценностями, — лгу я.
У семьи Саймона — собственная ложа, и она достаточно высоко для того, чтобы я почувствовала себя королевой, возвышающейся над своими подданными. Мы усаживаемся и делаем вид, что читаем программки, хотя на самом деле никого в особенности и не интересует «Микадо». Театральные бинокли помогают тайком проследить за знакомыми и любовниками, рассмотреть туалеты, разобраться, кто с кем явился в оперу. Здесь зреют будущие скандалы и драмы, и это куда интереснее того, что произойдет на сцене. Но вот наконец свет гаснет, занавес поднимается, и мы видим маленькую японскую деревушку. Трио сопрано в восточных нарядах и в черных блестящих париках поет, рассказывая о трех маленьких служанках. Это первая в моей жизни опера, и я нахожу ее восхитительной. В какой-то момент я замечаю, что Саймон наблюдает за мной. А он, вместо того чтобы сразу отвернуться, ослепительно улыбается мне, и я представить не могу, что мне придется уйти отсюда, чтобы проникнуть в сферы; здесь и без того хватает волшебства, я недовольна, что меня призывает куда-то долг.
Незадолго до антракта я навожу бинокль на Фелисити. Она нетерпеливо поглядывает на меня. Я шепчу на ухо бабушке, что мне необходимо выйти в дамскую комнату. И прежде чем бабушка успевает возразить, я выскальзываю за занавеску, прикрывающую выход в коридор, и встречаюсь с Фелисити и Энн.
— Там наверху есть свободная ложа, — говорит Фелисити, хватая меня за руку.
Грустная, задумчивая ария доносится из зала, пока мы молча спешим вверх по лестнице. Пригнувшись, мы ныряем за тяжелую занавеску и садимся на пол в ложе. Я беру подруг за руки. Закрыв глаза, мы сосредотачиваемся… и перед нами возникает дверь света.
ГЛАВА 30