— Да, вижу, — произносит мисс Мак-Клити со своим странным акцентом.
Она подает мне стакан:
— Вы говорили, что не можете заснуть, вот я и принесла вам горячего молока.
— О… спасибо, — благодарю я и беру стакан. Ненавижу горячее молоко.
— Мне кажется, что наше с вами знакомство началось не слишком удачно.
— Мне очень жаль, мисс Мак-Клити… та история со стрелой… правда, мне очень жаль. И я совсем не подслушивала вас там, под дверью. Я…
— Будет, будет! Все уже забыто. Вы делите эту комнату с мисс Брэдшоу?
— Да, — киваю я.
— Она и мисс Уортингтон — ваши лучшие подруги?
— Да.
Вообще-то они мои единственные подруги.
— Они обе, безусловно, чудесные молодые леди, но и вполовину не такие интересные, как вы, осмелюсь сказать, мисс Дойл.
Я ошеломлена.
— Я?.. Я совсем не такая уж интересная.
— Ну что вы! — говорит мисс Мак-Клити, подходя ближе ко мне. — Как же, мы с миссис Найтуинг как раз сегодня вечером говорили о вас и согласились в том, что в вас есть нечто совершенно особенное.
Я стою перед ней в криво застегнутом халате…
— Вы слишком добры ко мне, я уверена. На самом деле у мисс Брэдшоу — изумительный голос, а мисс Уортингтон невероятно умна.
— Подумать только, как вы преданы своим подругам, мисс Дойл! Сразу бросаетесь на их защиту. Это весьма похвальная черта.
Она старается сделать мне комплимент, но я чувствую себя очень неловко, как будто меня изучают под микроскопом.
— Какое у вас необычное украшение.
Слишком уж бесцеремонно она касается пальцем полумесяца.
— Откуда оно у вас?
— Оно принадлежало моей матери, — отвечаю я.
Мисс Мак-Клити пристально смотрит на меня.
— Должно быть, ей нелегко было расстаться с такой драгоценной вещицей.
— Она умерла. Ожерелье — мое наследство.
— Оно имеет какое-то значение? — спрашивает мисс Мак-Клити.
— Нет, — лгу я. — Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
Мисс Мак-Клити опять глядит на меня, пока я не отвожу взгляд.
— Какой она была, ваша матушка?
Я заставляю себя зевнуть.
— Простите, но я, кажется, чересчур устала…
Мисс Мак-Клити как будто разочарована.
— Пейте молоко, пока не остыло. Оно поможет вам заснуть. Отдых очень важен в вашем возрасте.
— Да, спасибо, — бормочу я, держа стакан.
— Ну же! Пейте!
Деваться некуда. Я заставляю себя сделать несколько глотков белой, как мел, жидкости. У нее странный сладкий привкус.
— Мята, — сообщает мисс Мак-Клити, как будто прочитав мои мысли. — Она содействует хорошему сну. Я отнесу стакан Бригид. Похоже, я ей не слишком нравлюсь?
— Уверена, вы ошибаетесь, — говорю я, потому что того требует вежливость.
— Она так на меня смотрит, словно я сам дьявол во плоти. Вам я не кажусь дьяволом, мисс Дойл?
— Нет, — хрипло бормочу я. — Конечно, нет.
— Я рада, что мы в итоге решили подружиться. Крепкого вам сна, мисс Дойл. И не нужно больше читать на ночь.
Тело становится горячим и тяжелым. Неужели все дело в молоке? Или в мяте? Или мисс Мак-Клити отравила меня? «Не выдумывай глупостей, Джемма!»
Я распахиваю окна, впуская в спальню ледяной воздух. Нельзя засыпать. Я широкими шагами марширую по комнате. Наклоняюсь, доставая руками до пальцев ног. Наконец я сажусь на кровать, напевая рождественский гимн. Но это не помогает. Песня умолкает, и я проваливаюсь в сумеречную дремоту.
У меня в руке светится полумесяц. Рука превращается в цветок лотоса, лежащий на тропинке. Сквозь трещины в земле пробиваются виноградные лозы, но их крошечные почки, раскрывшись, превращаются в величественные розы. Я вижу собственное лицо, смотрящее на меня, — это отражение в стене воды. Я просовываю руку сквозь эту стену, а потом и вся проваливаюсь.
Я падаю и падаю, меня поглощает черный плащ сна без сновидений.
Я не знаю, в котором часу меня что-то будит. Я прислушиваюсь, но ничего не слышу. От молока на языке как будто остался легкий налет. Он словно заполняет весь рот. Мне не хочется вставать, но я должна спуститься и выпить воды.
С тяжелым вздохом я отбрасываю одеяло и зажигаю свечу; прикрывая ее ладонью от сквозняка, иду по темному коридору, который, похоже, растянулся на целую милю. На всем этаже осталась только я одна, и никого больше. Эта мысль заставляет меня ускорить шаг.
У самой лестницы пламя свечи вздрагивает и гаснет. Нет! Надо вернуться в спальню и снова зажечь огонек. Но у меня внезапно сильно кружится голова. Колени подгибаются, я хватаюсь за перила, чтобы не упасть. В темноте я слышу тихий скребущий звук, как будто кто-то сильно нажимает мелом на доску.
Я не одна. Рядом кто-то есть.
Я с трудом шепчу:
— Эй, кто это? Бригид? Это ты?
Скребущий звук приближается. Свеча в моей руке вдруг оживает и рождает в коридоре шар света. И я вижу их там, на границе освещенного и темного пространств. Они не совсем реальны и все же более плотные, чем в том видении, которое явилось мне в снегу. Три девушки, с головы до ног в белом. Острые носки их ботинок задевают деревянный пол с ужасным звуком, девушки подплывают все ближе и ближе… Их губы шевелятся, они что-то говорят. Но я их не слышу. Глаза девушек печальны, под ними я вижу большие темные круги.