Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Я прекрасно понимаю мистера Пауэлла, который желает, чтобы мы создали индивидуальные образы рыцарей Круглого стола, – сказал Прибах. – С другими ребятами все ясно, так? Они рыцари. Храбрые парни, и все тут. Но сэр Дагонет – шут Артура, и именно потому я получил эту роль. Потому что я не хорист и не исполнитель мелких ролей, вовсе нет: я – компримарио[379] и пользуюсь репутацией недурного комика. Мой Фрош из «Летучей мыши» известен всему оперному миру. Очевидно, что мне дали роль сэра Дагонета, чтобы привнести в оперу комедийный оттенок. Но как? У меня нет ни единой комедийной строчки. Так что нам надо обязательно что-нибудь придумать, понимаете? Разрядка смехом. Я много об этом думал и нашел как раз нужное место. Финал первого акта, когда Артур расписывает рыцарям все прелести рыцарства. Это тяжеловатая сцена. Музыка, конечно, прекрасная, но сцена тяжеловата. Именно туда мы и вставим разрядку. Так что мне выбрать – чих или прыск?

– Извините, я не понял, – сказал Уотти.

– Вы что, меня ни разу не видели? Это мои верные приемы. Когда Артур начинает распространяться о рыцарстве, разве я не могу налить себе бокал вина? А потом, в нужный момент, прыснуть? Я поперхнусь вином, прысну во все стороны и обрызгаю всех рядом стоящих. Верное дело. Но если это слишком, я могу ограничиться чихом. Мой чих на самом деле – комическое продолжение моего прыска, и, конечно, я не хочу отвлекать на себя слишком много внимания, так что чих, возможно, будет уместней. Но ни в коем случае не решайте окончательно, пока не увидите мой прыск. Понимаете, мне нужно знать сейчас, до того как мы начнем репетиции на сцене: тогда я смогу хорошенько все продумать и выбрать самый подходящий момент для чиха. Или прыска. Потому что подходящий момент в комедии – это главное, как вы, конечно, знаете.

– Обратитесь к мистеру Пауэллу, – сказал Уотти. – Я не имею отношения к постановке.

– Но вы поняли, что я хочу сказать?

– О да, конечно.

– Понимаете, я не хочу быть навязчивым; просто стремлюсь делать что могу.

– Это к мистеру Пауэллу.

– Ну хотя бы что вам больше нравится? Чих или прыск?

– Не могу сказать. Это не ко мне.

Артура и Марию (и Даркура тоже) поразило, что Уотти играл по полной оркестровой партитуре, показывая певцам, что́ они будут слышать во время пения или мимолетной паузы; певцы работали по наброскам музыки, в которых была показана их вокальная партия и примерная оркестровка. Подготовка всех нот (переписанных рукой Шнак) обошлась в небольшое состояние.

На музыкальных репетициях присутствовала доктор Даль-Сут, но голоса не подавала. Она говорила только с Уотти и только шепотом. Иногда она что-то шептала Шнак, которая тенью ходила за ней, жадно и быстро вбирая знания.

Первая общая репетиция состоялась в грязной, плохо освещенной комнате в подвале консерватории. В стены за много лет въелся аромат экономных студенческих обедов – едва съедобных перезрелых бананов и арахисового масла. В комнате было тесно, так как вдоль стены стояли три комплекта литавр, а в углу – куча пустых футляров от контрабасов, напоминающая съезд сенаторов.

– Как же мы будем работать? – спросил Натком Прибах. – Тут повернуться негде.

– Садитесь, пожалуйста, – объявила Гвен Ларкин. – Стульев хватит на всех.

Пауэлл обратился к труппе:

– Так как это новая опера и либретто непростое, сегодня мы начнем с того, что прочитаем вслух все три акта.

– Без пианино, – сказал Натком Прибах, у которого был подобающий оперному комику дар констатировать очевидное.

– Это не музыкальная репетиция, – объяснил Пауэлл. – Вы все знаете свои партии – во всяком случае, должны знать. В течение одного-двух дней мы петь не будем. Я хочу, чтобы вы просто прочитали вслух свои слова, как будто играете в пьесе. Либреттист присутствует здесь и разъяснит все непонятные места.

Собравшиеся певцы были в основном неглупы – возможно, потому, что это не был «звездный состав», по обычному выражению музыкальных критиков. Большинство певцов составляли молодые североамериканцы – они обладали большим опытом работы в опере, но почти не имели дела с крупными оперными театрами в других странах. Они не боялись чтения вслух. Небольшая кучка певцов во главе с Наткомом Прибахом не видела, с чего бы им читать то, что можно спеть, но готова была попробовать, чтобы угодить Пауэллу, – они поняли, что он опытный, мыслящий режиссер. Некоторые не очень хорошо читали по-английски – например, Ганс Хольцкнехт, исполнитель роли Артура; а мисс Клара Интрепиди, которая должна была петь Моргану Ле Фэй, запиналась на словах, которые без всякого труда пропевала на репетициях с Уотти. Но один певец – Оливер Твентимэн – читал, как актер, причем как умный актер. К началу второго акта лучшие артисты в группе поняли, что пытаются (с разной степенью успеха) подражать ему.