Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Без клаки – никак. А чего еще вы ждете? Никто не знает эту оперу. В зале должны быть люди, которые знают оперу сверху донизу. Никто не осмелится хлопать, если не будет знать когда, где и почему. Зрители боятся сделать ошибку, и выглядеть глупо, и опозориться. А теперь слушайте очень внимательно. Я все знаю о том, как устроить клаку. Не я ли годами работал в Венской опере под руководством великого Бончи – он приходился родственником великому тенору с тем же именем, но таким образом, что об этом нельзя было говорить вслух. А я был правой рукой Бончи.

– Ерко, ты говоришь о людях, которые будут хлопать за деньги? Боюсь, нам это совсем не подходит.

– Хлопать за деньги – конечно, не подходит. Это будет не клака, а шумный необученный сброд. Нет, смотрите: клака – это небольшая кучка специалистов; они, конечно, и хлопают тоже, но не как попало; среди них есть bisseurs, которые вызывают артистов на бис; rieurs, смехачи, которые смеются, когда надо, но не дурацким хохотом, а лишь чуть-чуть, как знающие люди, чтобы и другие начали смеяться; pleureurs, плакальщики, которые рыдают, когда нужно; и, конечно, они хлопают – но так, чтобы вдохновить других зрителей на аплодисменты, а не просто лупят рука об руку, как пьяные. И все это тщательно организует – и да, дирижирует этим – capo di claque. Это я. О деньгах речи нет – это подарок от нас с сестрой нашему дорогому Артуру. Но достаньте мне двенадцать билетов – четыре на балконе, по два с каждой стороны в партере поближе к сцене и четыре в последних двух рядах, посередине. Дело верное. И конечно, два билета для меня и сестры, потому что мы явимся в вечерних костюмах и сядем на лучшие места посреди зала. И дело в шляпе.

– Но, Ерко… Вы, конечно, очень добры, но разве это не обман?

– Разве пиар – обман? Разве стал бы я вас обманывать, друг мой?

– Нет-нет, конечно; но я уверен, что кого-то это да обманет.

– Поп Симон, слушайте. Вы знаете цыганскую пословицу «От лжи зубы белеют»?

– Надо сказать, это очень соблазнительно.

– Вы все устроите.

– Я поговорю с Пауэллом.

– Но ни слова Артуру. Это подарок. Сюрприз.

Даркур поговорил с Пауэллом, и тот был в восторге:

– Точно как в начале девятнадцатого века! Знаешь, он прав. Если зрителям не подсказывать, они в массе своей не будут знать, что им нравится и когда следует хлопать. Клака – именно то, что надо.

Даркур передал Ерко одобрение Пауэлла. Я иду путем Дурака, думал он. И в общем и целом – это весело.

4

А вот в экзамене Шнак не было ничего веселого. Результаты ее экзаменовки влияли на всю труппу – от рабочих сцены, которые считали все мероприятие помпезной нудятиной, до Альберта Гринло, у которого она вызвала, по его словам, мандраж, и Ганса Хольцкнехта с Кларой Интрепиди, которым доктор Гунилла велела выложиться по полной на экзаменационном представлении, не «мазать» и ни в коем случае не беречь голос.

Форма экзамена была необычной. Поторговавшись, экзаменаторы согласились, что экзамен не может проводиться на кафедре музыковедения. Они должны поехать в Стратфорд. Утром в верхнем театральном буфете состоится устный экзамен, а после обеда экзаменационная комиссия увидит представление оперы. «Вам предстоит длинный день», – сказал Уинтерсен. Но ничего не сказал о том, какой день получится у Шнак.

Премьере, назначенной на субботу, должны были предшествовать три генеральные репетиции. Поэтому специально выделенный микроавтобус с семью музыковедами отъехал от здания кафедры музыковедения в среду, без четверти восемь утра.

– Надо сказать, я нахожу это значительным отступлением от процедуры, – сказал профессор Андреас Пфайфер, «внешний» экзаменатор, важная персона, приглашенная ради такого случая из важного музыкального учебного заведения в Пенсильвании.

– Вы говорите о просмотре представления оперы? – спросил заведующий кафедрой Уинтерсен, который развлекал Пфайфера за ужином накануне вечером и был уже сыт им по горло.

– Об этом я ничего не говорю, – ответил Пфайфер. – Я имею в виду то, что нас подняли в несусветную рань и тащат куда-то в сельскую местность. Я очень плохо спал – думал о том, что нас ждет. Очень трудно сохранять выдержку при таких обстоятельствах.

– Следует признать, что обстоятельства необычные, – заметил Уинтерсен, зажигая первую сигарету за день.

– Возможно, чересчур необычные, – согласился Пфайфер. – Не могли бы вы воздержаться от курения? Это чрезвычайно неприятно в закрытом салоне.

Завкафедрой вышвырнул сигарету в окно.

– Ах, ах! Вы ее не потушили! – воскликнула профессор Аделаида О’Салливен. – Так и начинаются лесные пожары! Остановите! Я выйду и затопчу ее.