Мятежный ангел

Он добирался поездом до Кордовы два дня и еще ночь, сиденье было жестким, но Петер не гнался за комфортом. Он ценил возможность побыть в купе в одиночестве. И все же ему запомнились лица попутчиков, они удачно вписались бы в какой-нибудь рассказ. Позже, когда он закрывал глаза, перед ним представали увиденные в окно пейзажи, в эти картинки встревали лица, и он монтировал свой фильм, название которого записал в блокноте: «Когда созревают апельсины».

Состав, на котором он ехал до Кордовы, сменил три локомотива, и одиннадцать часов кряду Петер не смыкал глаз. Когда за окном пронеслись кроны апельсиновых деревьев, он понял, что это Испания, и подумал о Рыцаре печального образа, Дон Кихоте, который, совершая свои подвиги, проезжал через эти места. Петер считал апельсины на деревьях, а когда оборачивался, те превращались в оранжевые пятна, быстрый ход поезда не давал зафиксировать взгляд, однако эта игра вызывала в воображении вкус апельсинов и аромат цедры, который полюбился Петеру с детства. Он все продолжал считать, пока оранжевые шары на деревьях не слились в непрерывную полосу.

Состав не раз перетасовывался во время стоянок, и на одной из них вагон Петера отцепили. Пока пассажиры выходили из купе и новый локомотив сменял старый, Петер чувствовал себя Ницше, путешествующим в шкуре Беккета. Он думал о том, что для многих людей жизнь есть не что иное, как образ, в котором они замкнуты в настоящий момент: вперед, назад, потом чуть вперед и снова назад. Нет свидетельств тому, что в жизни Петера решения принимали за него другие, выбирая пути, которыми он шел. На одной из стоянок, в очередной раз сменив вагон, он закрыл глаза. И погасил свой взгляд на зримое. Обратил его внутрь и стал зрить. Мерные толчки поезда вперед-назад создавали ощущение клетки, в которую попали жители Балканского полуострова. Монотонность движения и лязг стрелок наводили на мысль о том, что сербская история — повесть о великом страдании, взлетах и падениях, но главное, о вершинах человеческого воодушевления. Как Петер вошел в жизнь сербского народа? Была ли славянская кровь причиной его глубинной связи с сербами, или дело в сострадании человека, который решил следовать вместе с неким народом по пути невзгод, выпавших тому на долю?

События девяностых причинили Петеру немалую боль. В Югославии шла война, и случилось все то, что за ней последовало. Это было время, когда в человеческом сообществе притворство заменило истину, а ложь воспринималась как реальность. В результате Петру Апостолу Спелеологу оказалось недостаточно его творчества для духовного равновесия. Терзания Сербии подтолкнули его к решающему выбору — вмешаться в действительность. Он верил, что таким образом вернет жизням — если не других людей, то своей собственной точно — высший смысл. Сербский вопрос захватил мысли Петера и, подобно тени, следовал за его фигурой.

Рядом с «мерседесом», припаркованным у вокзала, Петера ждал мэр Кордовы Томазо Фуэрте вместе со своими compañeros[4]. Мэр старался вести себя как гостеприимный хозяин. Пожав Петеру руку, он взял у него сумку и собрался было положить ее в багажник машины.

— Нет, нет, если вы заглянете в мой багаж, мне придется вас ликвидировать.

— Ха-ха, неужто и вправду? Вы ведь господин Петер?..

— Петр Апостол Спелеолог.

— Вы похожи на австрийского писателя!

— Писатели выбирают более легкие пути.

— Кому, как не вам, об этом знать. Быть может, вам известен и адрес крепости? Вы долго ехали, Апостол, а крепость не близко!

— Как бы далеко она ни была для вас, для меня она близко!

— Не хотите ли в отель?

— Вовсе нет. Сперва в крепость, а уж потом в отель!

Первым делом он отыскал крепость на карманной карте и вскоре был уже там. Он осмотрел все, что ему было важно увидеть, и, как всегда, больше всего его беспокоил ветер. Насколько сильным будет завтра мистраль? Канат натянут, закреплен на западной и на восточной стороне. Тишь крепости нарушали монтажники, закреплявшие канат, и сова, чье монотонное уханье доносилось с холма над крепостными стенами. Петер прикинул, сколько локтей разделяет западный и восточный края; давным-давно мама открыла ему секрет, что длина шага канатоходца равна расстоянию от кончиков пальцев до локтя. Он насчитал 378 шагов и отправился в отель.

Той ночью в Кордове, когда пары раскаленного асфальта поднимались в комнату Петера, он повесил свой фрак в шкаф, отгладил черную повязку на глаза и вырезал ножом на мягкой подошве зимних ботинок — таких, какие носили австрийские лесники, — десяток крестиков, чтобы не соскользнуть с каната. Потом настал черед стричь ногти на ногах — и когда в открытое окно Петер увидел одинокую волну, катившуюся из Марокко, ему показалось, что с дальних кораблей до него доносятся спутанные голоса. Где-то там, у песчаного пляжа, волна с грохотом налетела на камни, и Петер подумал об одиночестве моряков и об их долгих плаваниях.

«Писатели и моряки — уж не родственные ли это души?»