Мятежный дом (СИ)

— Нет. Ты всегда знал, что как настоящий христианин, должен считать его равным себе. Но у тебя не получалось, Дик. Я видела, как ты относишься к гемам — бережно, с боязнью обидеть, с неизменной вежливостью…

— Скажите еще, что это плохо.

— Я психолог, Дик. Мое дело — факты, а не моральные оценки, испытание совести я оставляю священникам. Факты же таковы: ты относишься к гемам как к существам эмоционально и умственно незрелым. У тебя есть основания — гемам действительно не дают созреть умом и душой, их искусственно удерживают в состоянии вечных детей. Твои убеждения велят тебе относиться к ним как к равным, а здравый смысл говорит, что еще рано, что они не готовы взять на себя ответственность за свои жизни. Поэтому тебя разрывает конфликт. Он должен был прорваться. И он прорвался, по счастью, как раз с человеком взрослым, без скидок. Я думаю, он тебе простил.

— Самое главное, было бы из-за чего, — Дик повел плечами. — Ведь среди нас… Есть, одним словом, среди нас человек, способный сложить два и два и в имперских законах разбирающийся…

Дик не стал уточнять, что это, скорее всего, несколько человек: Шана точно доложит бабушке Ли, а уж та сообразит, от какого хвоста какое перо. И Шастара будут пасти в сотню глаз, а значит, нечего бояться, что он совершит предательство, вот что надо было сказать Рэю… Нет, стоп. Тогда ему пришлось бы сказать, что Шана — синоби, а это не нужно знать ему и не нужно Сильвер.

— Словом, получается, на ровном месте поцапались, и теперь он ушел в Лагаш, и я волнуюсь — не схватят ли там его.

— А раньше не волновался?

— Как оно раньше было, я вчера вам рассказывал. Беречься смысла не было, поймают — стало быть, поймают…

Неудобно, неловко под этим все понимающим, но прохладным взглядом. А надо, надо, обещал пройти терапию — значит, надо… Симатта ё! Хорошо еще, что она так прохладна, так… профессиональна. Немного больше человеческого участия — и он бы сломался, как тогда, на «Юрате».

— Иногда мне… почти хотелось, — признался он. — Ну, чтоб поймали. Чтоб все закончилось.

— Давай сосредоточимся на этом. На твоем стремлении к смерти.

Дик усмехнулся.

— Если бы вы вели такую жизнь, как я, разве вам хотелось бы жить?

Сильвер покачала головой.

— В прошлый раз ты говорил мне о своих отношениях с Таракихи Матэпараэ и с Элисабет, на «Паломнике». В обоих случаях ты проявил тягу к саморазрушению, и это было еще до того, как твоя жизнь сделалась такой, что стремление к смерти начало выглядеть рациональным. Но даже и сейчас оно только выглядит таковым. Инстинкт самосохранения — базовый инстинкт. Человек на самом глубинном уровне хочет жить, как бы ни была жизнь плоха. Он сопротивляется смерти, осознавая ее неизбежность, до конца. Если он стремится к смерти — значит, он надорван где-то очень глубоко внутри, далеко в прошлом. Я хочу, чтобы ты вспомнил свое прошлое, Дик. Чтобы ты вспомнил Сунагиси.

— Я много раз пытался, сударыня. Я не могу.

— Ты сможешь, — Сильвер сняла с шеи образок и взяла его за цепочку, слегка раскачивая. — Смотри на него. Не пытайся что-либо вспомнить, по возможности вообще ни о чем не думай — просто откинься в кресле, расслабься и следи за медальоном. Я буду медленно считать с десяти до одного. Когда я скажу «один», ты закроешь глаза и уснешь. Десять…

Когда она сказала «один», Дик был уже в трансе. Сильвер передвинула стул поближе к его креслу.

— Райан, — тихо позвала она. — Ран. Ты меня слышишь?

— Да.

— Сколько тебе лет, где ты находишься?

— Шестнадцать или что-то вроде. Я нахожусь в Пещерах Диса, в исследовательском центре Кордо.

— Хорошо. Тебе двенадцать лет. Где ты находишься сейчас?

— В Палао, в лечебнице.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мне плохо.

— Тебя обидели?

— Нет. Они не могут обидеть меня. Но Таракихи сказал, что я злой. Что меня боятся все гемы, я бью всех, кроме них, а теперь вот и убивать начал. Но я же ради них. Я же только потому что… — он задохнулся на секунду, потом твердо сказал: — Людоедам нельзя владеть людьми. Людоеды не должны владеть людьми.

— Тебе десять лет. Где ты находишься? Что ты чувствуешь?

— Я на опреснительной станции Уэнуа. Только что родился Билли. Тете Кэдди тяжело, поэтому я готовлю завтрак и вожу Салли и Тома в школу.

— Ты любишь Салли и Тома? Билли?

— Да. Они хорошие. Я всех маленьких люблю, они хорошие.

— А тётю Кэдди — нет?

— …Она хочет, чтобы я называл ее «мамой», а дядю Лена — папой. Но я не могу. У меня есть мама и папа. Там, на небе.

— Ты часто о них думаешь?

— Нет. От этого мне плохо, от этого тошнит, а тетя Кэдди сердится, когда тошнит. Они просто есть.

— Хорошо. Ран, тебе шесть лет. Где ты?

Ричард вдруг открыл глаза и серьезно, холодно посмотрел на Сильвер.

— Уважаемый коллега, — сказал он на безупречном астролате без всякого акцента. — Если вы пойдете дальше, вы должны быть уверены, что этот мальчик перенесет правду, которую я скрыл за блоком памяти. Если он вырос и возмужал, снимайте мою печать. Если он еще ребенок, лучше вам остановиться здесь. Десятая десантная манипула Синдэнгуми, штатный психотехник Киллиан.