Мятежный дом

Вереницей проходили люди и давали показания. Пилот Шастар, друг Рэя. Господин Августин, брат Госпожи. Человек из Детского Комбината, заведующий. Этолог оттуда же. Двое полицейских из Муравейника, старый и молодой. Толстая, как хаха-дзё, держательница обжорки в глайдер-порту — все эти люди были свидетелями жизни Идущего и Рэя. И свидетельства их были прекрасны. Гедеон надеялся сам принести такое же. И когда его подняли для допроса, он рассказал все — как Идущий явился в Лабиринт, как он без страха говорил с ними, хотя они готовы были его разорвать, как он дал Патрику свой Флорд, и Патрик попытался ударить его — но застыл на месте, как во флексиглас залитый, и о том, как обрел слух оглохший Ман. И о том самом главном чуде, которое произошло внутри самого Гедеона, когда мир вдруг начал становиться словно бы резче, как будто туман рассеивался, и у всего появлялись четкие очертания. Каждая вещь делалась больше, чем она была прежде. Он сам сделался больше, чем был прежде, и его… друзья, — он с удовольствием выговорил это слово вместо привычного «стая» — его друзья тоже…

Он запутался в словах и умолк, ожидая дальнейших вопросов. Какая-то женщина с «маской планетника» на смуглом лице, подняла кресло.

— Я вот чего не понимаю… — у нее был сильный акцент, «Я вотча непаэмау», Гедеон еле разбирал ее речь. — Он как-то договорился с этим, как его, Патриком, что этот его, как бы, не сможет ударить, это я понимаю… («Этта я паэмау…») А как он договорился с глухим? Или он его что, и правда вылечил? («Ильонывача, ипра’а вы’чил?»)

— На ваших мнемопатронах содержатся медицинские данные на дворцового ися по прозвищу Ман, — сказала Госпожа. — Он действительно после болезни страдал поражением слухового нерва.

— Так чайвоньуспили тада? (так что его не усыпили тогда?)

— Милосердие, как я понимаю, не чуждо и Рива, — Госпожа улыбнулась. — Или был нужен именно глухой медик, которого можно использовать при допросах.

— Это совершенно неважно, — медленно проговорил тайсё. — Вопрос о том, настоящие это чудеса или нет, не имеет отношения к тому, что Ричард Суна нарушал закон об этологической диверсии.

— Это чёйта вдруг неважнта? — «черноносая» приподнялась на ступени своего кресла. — Это вам тут в Пещерах ваших неважно, куда ни плюнь, в доктора, небось, попадешь. А у нас до любого врача самое малое три часа лету. Сдохнешь, пока дождешься. А если пацан лечить умеет, так что ж его, в расход?

— Вот дура-то, — буркнул кто-то двумя рядами выше.

— Сам дурак! — не осталась тетка в долгу. — А мне знать надо.

— Задайте вопрос непосредственно «чудотворцу», — тайсё показал рукой. — Кажется, его опять придется будить.

Капитан и в самом деле дремал. Арбитр толкнул его в плечо.

— Ты вроде лечить умеешь, — сказала присяжная. — Глухого вроде вылечил. У меня, эт, голова трещит, может, поможешь?

В зале опять засмеялись.

— Я не умею лечить, — негромко сказал Идущий. — Один раз вышло, что Бог по моей молитве исцелил человека. И все.

— Ну так эт, помолись, чтоб у меня голова прошла.

Капитан улыбнулся совсем не весело.

— Мне не трудно, — сказал он. — Но должен сказать, что я убийца, а к молитвам убийц Господь не очень прислушивается. Я бы на вашем месте таблетку принял.

— Ча, переборчивый такой у вас божок?

— Вроде того, — капитан с каким-то виноватым видом почесал голову.

— Так ты ча, помолишься-нет?

Капитан пожал плечами и кивнул. Среди присяжных продолжали смеяться. Прошла примерно минута.

— Ну как, ты все там? — спросила женщина.

— Угу.

— Чётта я нича не чуст’ю.

— А я ничего и не обещал.

— Эксперимент закончен? — неестественно спокойным голосом спросил тайсё. — Тогда попрошу вас занять свое место.

— Та я ж просто ради интереса, — сказала женщина и опустила свое кресло.

Гедеон почувствовал себя ограбленным. Его свидетельство полностью свели на смех. Он ожидал пыток и внутренне готовился к ним — но это было хуже, чем пытка.

Он посмотрел на Рэя и капитана, и увидел, что их это не задело. Рэй усмехался сам, и Гедеон знал, что Учитель облачен в надежную невидимую броню, которую ничто не пробьет. Идущий сидел молча и часто погружался в полусон — он был далеко-далеко, и никто не мог его достать. А Гедеон был здесь и завидовал им.

* * *

Все эти дни — порой сутки напролет — Бет проводила в библиотеке у терминала.

Ей никого не хотелось видеть, кроме мамы, Рэя и Дика, и увидеть их можно было только во время трансляций с заседания суда, и поэтому Бет смотрела суд. Трансляции шли напрямую, без цензуры, и падали в инфосферу медленными тягучими каплями.

А когда очередная трансляция заканчивалась и расползалась по инфосфере, Бет начинала читать тинги и толки. Она читала и думала — как хорошо, что ни Дик, ни Рэй, ни этот бестолковый мягколапый морлок не могут всего этого читать. И присяжные не могут тоже. Потому что на тингах и в толках люди изощрялись в том, кто какую гадость скажет и какую казнь измыслит для преступников. Может быть, присяжные, общаясь между собой в столовой или комнатах отдыха, тоже в этом изощрялись — но они, по крайней мере, не видели, что их поддерживает вся планета.