Мятежный дом

Морлоку вообще не обязательно кого-то пытать или оскорблять, чтобы запугать до мокрого. Достаточно улыбнуться.

Веселого, конечно, мало, когда тебя окружают на станции, гонят в поезд, как скот, там держат под прицелами, а в двух шагах от тебя мигает индикатором «арахна», но это не то же самое, что быть запиханным в железную клетку и подвергаться избиению стрекалом.

Бет видела, что все больше симпатий склоняется в сторону повстанцев, но «все больше» никак не дотягивало даже до «значимого меньшинства». Дик, Рэй и еще две сотни морлоков были обречены.

— Суна Ричард, вы грозили взорвать поезд вместе с собой, всеми морлоками и пассажирами, если ваших требований не выполнят. Вы бы это сделали.

Дик поднял голову.

— Там были дети, — сказал он. — Мое имя Ричард Суна, а не Рихард Шнайдер.

— Отвечайте прямо на поставленный вопрос.

— Я бы никогда этого не сделал. Верить или нет, решайте сами…

— Вы находились в отчаянном положении.

— Я христианин. Все еще.

— Ваши единоверцы когда-то не имели ничего против массовой резни.

— Были христиане и похуже меня.

— А может, дело в том, что самоубийцы попадают в ад?

— Нет. Будь в том поезде только мы с вами двое, и я бы подорвал его без промедления.

— У обвинения больше нет вопросов.

…Наконец настал день голосования. Бет не знала, смотреть или не смотреть. У нее сводило живот и дрожали руки — как при месячных, как в день первой казни Дика. Но она все-таки закрылась в библиотеке и прилипла к терминалу.

Порядок был такой: первым свое слово говорил обвинитель, потом защитник, потом высказывались обвиняемые. Такой порядок установили, чтобы дать защитнику и обвиняемым все возможности склонить суд на свою сторону.

Шнайдер выступил вперед и начал:

— Уже тридцать пятые сутки пошли с того дня, как мы начали рассматривать это дело. Я выдвинул от дома Рива много обвинений: в беззаконном проникновении на планету, в многочисленных убийствах, разрушении имущества и этологический диверсии. Мы могли бы затянуть этот суд до бесконечности, споря и голосуя отдельно по каждому пункту, но в этом нет смысла, потому что обвинительный приговор по любому из них означает смерть. И сейчас я хочу сосредоточиться на главном. Впервые в доме Рива судят морлоков как людей. Дело это неслыханное, особенное. Такие дела определяют дальнейшую судьбу всего Дома. Некогда клан Рива был так же осужден, и это определило судьбу всего Дома. И мы взяли имя Рива не только потому, что таково было последнее желание приговоренных, но чтобы всегда помнить об этом. Хотим мы этого или нет, но и сегодняшний суд мы запомним навсегда. Меня спрашивали разные люди: тайсё, почему ты не передал это дело суду кланов или суду капитанов, как в прошлый раз? Его бы решили значительно быстрее, и решили, как скажешь ты. Эти люди не понимали, что я не ищу мести. Если бы я хотел отомстить, я бы велел перебить всех мятежников в день сдачи. Но я сказал — нет, такие дела меняют судьбу всего Дома, и не кланы, не капитаны, а весь дом Рива должен решать их. Эти люди меня не поняли. Я хочу, чтобы меня поняли вы. Я готов снять все прочие обвинения — в конце концов, эти люди попали на планету не своей волей, и если их мятеж признать законным, то и убийства в ходя мятежа им поставить в счет нельзя. Но одного обвинения они не смогли опровергнуть, наоборот — подтверждали его изо всех сил. Этологическая диверсия. На Картаго больше миллиона гемов, из них больше ста тысяч — боевые морлоки. В армии, на охранной службе, в полиции, в частных воинских отрядах. Мы учили их не ценить жизнь и не бояться смерти. Пришли христиане и сказали, что праведная смерть будет вознаграждена раем, что восстать против нас нужно ради нас же. И они восстали. В вашей власти приговорить их, но не в вашей власти это деяние повернуть вспять. Те, кого мы посадили за решетку, были не единственными христианами среди генмодифицированных рабов. Я хочу, чтобы вы понимали масштаб проблемы: почти все генмодифицированные работники глайдер-порта христиане. Свыше миллиона гемов рано или поздно услышат, что за их терпение и труд им назначен рай, а боевые морлоки узнают, что рай приближает еще и битва — за нас и с нами же. И сможем ли мы справиться с этим приливом — неизвестно. Вот почему это преступление в Вавилоне карается смертью. Вот почему мы должны держаться этого закона, единого для всех миров Вавилона, хотя мы единственный мир, где этот закон еще не отменили имперцы. Наши предки совершили ошибку, которую мы уже не можем исправить. Но мы можем минимизировать ее последствия. Во-первых, казнить этих людей, я повторяю — людей — за этологическую диверсию. Во-вторых, освободить гемов и уравнять их в правах с немодифицированными людьми.

На этом месте Бет отшатнулась, стукнулась головой о подлокотник, и тот, спружинив, толкнул ее вперед так, что она чуть не врезалась лбом в терминал. Вот это дядя! Вот это да!