«…юного Суну, лорда Августина и Яна Шастара в качестве эмиссаров Своей высочайшей воли. Умоляю, не принимайте поспешных решений, продиктованных эмоциями. Не льщу себя надеждой, что успокоение моего недостойного духа будет занимать Ваше внимание, но все же осмелюсь сообщить, что дух мой не найдет покоя и память будет оскорблена, если Вы променяете мир на месть.
Если будет много непримиримых, следует споспешествовать как можно скорейшему их отлету к Инаре. Вождем их мог бы сделаться Бастиан Кордо. Не следует чинить им препятствий, напротив, величайшим благом будет, если они уберутся из локального пространства Картаго до того, как здесь появятся имперские корабли.
С гибелью Вашего недостойного слуги отпадает необходимость в Вашем браке с Элисабет Шнайдер-Бон. Пусть она избирает мужа себе по сердцу или остается одна, как ей больше захочется. Вас же я нижайше прошу обдумать возможный брак с одной из младших принцесс дома Риордан.
Словами не передать всю степень моего сожаления по поводу того, что приходится покидать вас в такое тяжелое время. Но судьба распорядилась так, что живой я представляю для вас значительно больше опасности, нежели приношу пользы, и потому лучше мне присоединиться к большинству.
Нижайше молю не возлагать на юного Суну вины за мой уход: он не более чем инструмент, выбранный мной для осуществления моего замысла наилучшим образом. От начала этого суда и до конца поединка все шло так, как я планировал, хотя это стоило мне многих трудов. Как говорил некий древний тиран на Старой Земле — „главное не как голосуют, а как считают“.
Помните: можно семь раз упасть и восемь раз подняться. Вавилон — не города и планеты, Вавилон — люди и идеи. Даже если мы заключим с Империей мир, наше дело не проиграно, пока живы люди и ходят корабли. Башня растет.
Уничтожьте письмо, как только прочтете. Не устраивайте травлю морлоков в честь моих похорон — только борьбу и только добровольцев. Не хороните моего морлока вместе со мной — пусть живет. Обяжите Ричарда Суну заботиться о нем.
Всем разумом и телом ваш, тайсё Рихард Шнайдер».
Керет уронил руки, письмо беззвучно упало на пол. Аэша Ли быстро подобрала его и одним незаметным движением скомкала, не дав государыне Иннане даже коснуться бумаги.
— Покажите, что написал моему сыну Шнайдер! — государыня нетерпеливо потрясла пальчиками. — Я требую!
— То, что тайсё изволил написать Государю — между ним и Государем, — тихо возразила Ли, и снова совершила перед Государыней полный поклон.
— Покажите мне письмо! — закричала Государыня и принялась пинать неподвижную синоби ногами. — Отдай письмо, старая паучиха!
Никто не смел пальцем шевельнуть — ведь то была сама Государыня. Керет понимал, что должен сделать прямо сейчас хоть что-то, но почему-то смог преодолеть ступор далеко не сразу, а только когда Государыня (он больше не мог называть эту женщину матерью даже про себя) уже отвесила Ли восемь или десять пинков под ребра. Тут он наконец-то спохватился и оттащил Государыню в сторону, обхватив поперек туловища.
— Отпусти меня! Отпусти, мальчишка! — закричала она. Чтобы лишить ее опоры, Керет чуть прогнулся назад. Он сам удивился своей силе — раньше он никогда не пробовал поднять и удерживать на весу человека. Государыня Иннана была, конечно, небольшой женщиной и следила за весом — но все-таки она вырывалась.
— Вы теряете лицо! — крикнул он. — Постыдитесь! Или я велю поместить вас в силовое поле!
Иннана перестала биться в его руках.
— Госпожа Ли я повелеваю уничтожить письмо, — продолжал Керет. — И ответьте мне немедля, как долго мы будем здесь находиться.
— Как только мне доложат, что стрельба закончилась, мы покинем убежище, — Ли, как ни в чем не бывало, поднялась с пола, вынутой из рукава салфеткой промакнула нос и щелкнула зажигалкой, превращая письмо Шнайдера из комка бумаги в горстку пепла. — Или как только мне доложат, что верх во дворце взяли противники прямого императорского правления, и нам придется бежать в космопорт Лагаш, чтобы ваше величество оттуда могло управлять армией и флотом.
— Вы так уверены в армии и флоте? — кисло усмехнулся Керет, отпуская Государыню.
— Люди, в которых покойный тайсё не был уверен, ныне пребывают с ним за пределом жизни, — Керета не оставляло ощущение, что за этим высокопарным ответом скрывается жестокая ирония.
— Что произошло? — теперь в голосе Государыни были интонации капризного ребенка, готового вот-вот заплакать. — Объясните мне наконец, что произошло?!
— Реставрация прямого императорского правления, которой мы с почтением ожидали с тех пор, как династией стали играть Адевайль, — и снова Керету послышалось тонкое издевателство; он жестом прервал Ли.
— Реставра… ция?! — до госпожи Иннаны доходило плохо.
— Я теперь настоящий Государь, ваше величество, — у Керета горлом пошел смех, и он опять ничего не мог с собой сделать. — Тайсё покончил с собой, чтобы я мог стать настоящим Государем…
Задыхаясь, он повалился на кушетку и спрятал лицо в рукавах.