Мятежный дом

— Выходит, так. Симатта, я бы побыл ребенком. Когда в городе жил, другой раз так завидовал ребятам из нашей банды! Ни о чем не думай, день прожили — и ладно. А я так не могу. Знаете, в одной книжке сказано — «свет расшатался, и скверней всего…»

— «Что я рожден восстановить его», — закончила Сильвер. — И ты… веришь в свою миссию?

— Нет, — Дик опустил голову, потерся лбом о спинку стула. — Но я никого не вижу, чтобы ее отдать. Покажите мне такого человека — я все на него перевалю, рвану в Пещеры Диса и залезу в самую глубокую нору, только меня и видели. Вы знаете кого-нибудь?

Сильвер покачала головой.

— Ну так и говорить, выходит, не о чем. Это — на мне.

— У меня складывается впечатление, что ты не хочешь этого «экзорцизма», — осторожно предположила Сильвер.

— Хочу! Но не могу. Я же сказал — не знаю. Господи, как же раньше было просто! Живи себе, учись, работай, молись и ничего такого, что не сделаешь — гадом себя чувствуешь и сделаешь — гадом себя чувствуешь. Я же так мало хотел — уйти чистым. Больше ничего. А выходит, он все-таки… прилепился ко мне. Или того хуже — был раньше. Моро не так просто ко мне привязался. Он знал, он видел, сволочь такая, — Дик поймал себя на том, что повышает тон и осекся: ребенок же спит! — У меня же получается. Понимаете, в чем штука-то? Я начинаю действовать как синоби, и у меня получается. И нельзя действовать иначе — проиграю-то я по-любому, но иначе я вообще ничего не смогу. Даже гемам благовествовать не смогу, потому что… — он не знал, как это объяснить. Точнее, знал, но уж больно бахвальски — и даже кощунственно — это звучало бы: лукавый соблазнял его и гемов страшной подменой. В их предельно конкретном сознании проповедник, которого они видели, вытеснял Христа, которого они не видели. В Салиме можно было этого не бояться — там были друзья, которые знали его слабости и боль. Но путь в Салим теперь заказан — имя Ричарда Суны не должно помешать легализации приюта и собиранию единомышленников, поддерживающих аболиционизм. Он отрубил по живому еще одну связь и эта рана болела.

— Ты и здесь благовествуешь? — приподняла брови Сильвер.

— Конечно. И я, и Рэй. Здесь же детишки из нашего комбината — они аж на хвосты повставали от радости, когда нас увидели.

— Вы… сумели проникнуть на территорию базы?

— А там нечего и проникать особенно. Они ведь не под замком. Морлоки никогда никуда не бегут, разве что умирать, — Дик вздохнул тяжело. — Но я и здесь должен его терпеть. И с ним никак, и без него никак.

— Ты воспринимаешь его как нечто отдельное от себя?

Дик вздохнул. Ну что ж, она врач. Это примерно как исповедь, только еще хуже. То же, что копаться в кишках, ища воспаленный аппендикс. Но… такие операции проводят под наркозом.

— Можно мне еще этой штуки? «Черт возьми» или как ее там?

— «Швайнехунд», — Сильвер, улыбнувшись, плеснула в стакан.

На этот раз Дик сумел даже различить вкус — экстракт «лимонной травы», «водяной тыквы» и еще чего-то…

— Дело в том, — начал он, — что у меня был партизанский отряд…

Слово за слово он рассказал то, что не рассказывал никому, даже Рэю — уж больно это смахивало на безумие. Хорошо организованное безумие, как у того парня, который собирался восстановить расшатанный мир, да так у него ничего и не вышло, только крови напустил. Неужели и у меня кончится тем же?.. Да нет, он свое безумие организовал фигово, вот в чем дело. Бормотать чушь — это всякий может, а вот рассечь себя на то, что ты хочешь сохранить и то, чем готов пожертвовать…

— Не всякий, — согласилась Сильвер. — Но вообще-то это довольно стандартный метод. Ему учат в наших разведшколах. Но что ты сам додумался — это здорово.

Дик прикусил губу. Конечно, он хотел быть откровенным с Сильвер — но думать вслух и не замечать этого? Ай да «швайнехунд»… Пить нельзя, мысленно подчеркнул он. Наверное, совсем нельзя.

— Сохранению контроля над речью под наркотиком тоже учат, — Сильвер пожала ему запястье. — Все в порядке, не волнуйся. Ты должен был об этом рассказать. Ты молодец. А теперь послушай меня. Далеко не каждого конвертированного пилота готовят в синоби, потому что не каждый для этого годится. Нужен особый психический склад и особые мотивации. То, что с тобой делали — называется созданием экзистенциального вакуума. Забрать прежний смысл жизни, подсунуть новый. Отобрать все, что есть — дорогих людей, дорогую память, даже ту часть тебя, которая тебе дорога — чтобы загрузить свое. И знаешь, что? Ненависть. То, что этот тип с тобой сделал — было для того, чтобы ты эту ненависть на нем сосредоточил и ею жил. Но ты молодец, Дик. Ты победил, ты вывернулся, ты сам организовал себе новый смысл, сам его сделал, из любви. Вот о чем ты должен помнить постоянно. А этот твой внутренний синоби… Да, значит, у тебя был какой-то талант, какая-то предрасположенность, и ее разглядели. Но что это за талант?

— Пролезать, — Дик оскалился, — врать и убивать, да?

— Какая чушь, — Сильвер слегка встряхнула его за плечи. — Это же твой родной язык! Что значит «синоби»?

— Терпение.