Мятежный дом

— А терпение — разве не добродетель? Разве не дар Святого Духа?

Дик слегка опешил.

— Ты вообще знаешь, как, кем и почему был организован клан синоби?

— Нет, — признался Дик. — Я до этого еще не дошел.

— Хорошо, сейчас расскажу…

Тут малыш закряхтел и завозился. Сильвер подошла к кровати, погладила ребенка по спине, пощупала подгузник.

— Сухой, — констатировала она, перевернула ребенка кверху попкой и осталась сидеть на постели. — Во времена Дарио Росса, второго тайсёгуна Рива, случилась межклановая война…

Снизу донесся какой-то шум, потом чьи-то ноги протопали по лестнице вверх и по коридору. Короткий разговор с Габо, ждущим за дверью — и осторожный стук.

— Сильвер! — Дик слышал голос этой женщины, когда гостил на навеге. Кажется, она заведовала производственным оборудованием и звали ее Линда. — Сильвер, у нас аврал. Хельга… тут приперся Тор…

— Смертоубийства не случилось?

— Пока нет. Но лучше тебе прийти.

— Черти бы побрали их всех, с их идиотскими амбициями, — Сильвер закатила глаза. — Иду.

Она сделала Дику знак спрятаться в угол, чтобы Линда не увидела его, шепнула:

— Присмотри за Чу, — и открыла дверь.

— Ну так что у вас там? — услышал Дик, когда дверь за ней захлопнулась.

— Она ему врезала. Он ей не успел. Обоих держат…

— Габо, за мной…

Голоса стихли в отдалении, неясный шум внизу — тоже.

Зато на постели снова завозился Джулио — или Чу, как называла его мама. Распрямил ножки, попробовал поднять голову и тут же снова уронил ее на покрывало. Дик сел рядом, хотел вернуть малыша в прежнее положение — тот с кряхтением настаивал на своем: ему хотелось двигаться, а не спать; он пробовал возможности своего маленького тела, совершая беспорядочные и отрывистые движения, пытался самостоятельно перевернуться на спинку… Наконец, ему удалось вскинуть головку достаточно высоко, чтобы она перевесила, и — брык! — юный Чу оказался на боку. Ножки, больше не чувствуя опоры, тут же задрыгались в воздухе. И ничем, кроме цвета кожи, этот младенец от детей тэка не отличался… Вот, например, сейчас, без живого тепла рядом, он забеспокоился. Рожица сморщилась, глазки сузились, а ротик наоборот, раскрылся — и Чу издал… нет, еще не вопль — но длинный тоскливый скрип.

— Ну, — Дик, как учила Мария, поднял его и прижал к груди, где сердце. Мария говорила, что его стук успокаивает малышей. — Чего ты? Мама совсем рядом, скоро придет…

Чу взбрыкнул и разразился новым скрипом. То ли сердце Дика работало не в нужном ритме, то ли смесь паров пива, вина и «швайнехунда» его напугала… «Не слишком ли я пьян, чтобы пройтись по комнате с младенцем и покачать его на ходу»? — Дик вытянул перед собой левую руку и «прицелился» пальцем в дверную скважину. Рука не дрожала. Дик встал — вестибулярка не подвела. Просто тепло во всем теле и легкий звон в голове. Пока он отдает себе отчет в том, что он пьян — он достаточно трезв.

— Коро-коро, крутится стиральная машина, — запел он, уповая, что если кто стоит под дверью и слышит, так не понимает тиби. — Пата-пата, работает с полной загрузкой. Кира-кира, выстираем все чисто-чисто…

Чу заорал. Рабочие песни дзё явно не годились в колыбельные.

— Да, фиговая песня, — согласился Дик. — И голос у меня фиговый. Бет тебе бы лучше спела, но где ее взять, — он еще раз прошел из конца в конец комнатушки. — Мой горец парень удалой, широкоплеч, высок, силен… Что, и это не нравится?

Чу на несколько секунд замолк и ткнулся ртом в его плечо, потом в шею, потом снова в плечо.

— Не, — Дик покачал головой. — Тут голяк. Я даже не того пола.

Словно понимая его слова, младенец завопил на такой ноте, что Дик даже зажмурился.

— Ну ладно, ладно! Я тебя отнесу, договорились. Сейчас… только визор надену.

Он сдвинул пластину на глаза. Рокс узнала его не по лицу, а по выражению. Может, повезет, если сделать морду воздухозаборником…

Внизу было тихо — но когда Дик спустился, он понял, что ругань не прекратилась, а просто идет на пониженных тонах. Ругались то ли по-аллемански, то ли по-свейски — Дик ничего не понимал. Еще два шага вниз — и он увидел бранящихся.

Люди с Парцифаля приземисты, сильны и весьма непосредственны в речах и поступках — оттого их часто за глаза называют гномами. Люди с Лоэнгрина высоки, стройны, тонки в кости, хороши собой (большой приток свежей крови в период реколонизации дал себя знать) — оттого их часто за глаза (а то и в глаза — они не обижаются) зовут эльфами. Мизансцена выглядела следующим образом:

— в центре зала, у самой стойки ели друг друга взглядами мужчина-«эльф» и женщина-«гном». «Эльф» прикладывал к скуле мешочек со льдом, женщину-«гнома» с двух сторон зажали за столом Габо Пуля и какой-то мужчина;

— у стойки, которую флегматично вытирал седоусый рутен, сидел спиной ко всем плечистый детина, бритым затылком демонстрирующий полное презрение;

— между «эльфом» и «гномом» прямо на столе, чуть покачивая ногой, сидела Сильвер, которой в последний момент удалось перехватить разговор в свои руки.

— …Таким образом, друзья мои, вы оба крепко держите друг друга зубами за яйца. Это метафора, Хельга.