Мятежный лорд

– Хм, – Байрон, казалось, был даже рад заданному вопросу, – карбонарии не совсем крестьяне! Скорее это итальянская знать, сумевшая убедить крестьян в необходимости революции. Но вы правы отчасти. Конечно, когда тебе не дают давить виноград, печь хлеб и верить именно так, как тебе привычно, ты пытаешься вернуть установленный порядок. Вся борьба крутится вокруг установленных привычек. Как милая Тереза, которая заполучила меня в полное владение после смерти Перси. А тут прибыли Блессингтоны, и она борется против них со всей страстностью итальянской натуры, – он рассмеялся. – Так и хочется ей сказать: женщины должны жить в гаремах, их необходимо запирать и не давать слова сказать лишнего. Но мы живем в ином обществе, где дамы имеют право на все!

Несмотря на улучшившееся в апреле настроение, Байрона тяготили дела, которые он вынужден был решать. До и после прогулок верхом, сопровождавшихся смехом и шутками, он вновь впадал в меланхолию. Блессингтоны выслушивали его терпеливо и с пониманием людей, рассуждавших так же, как он, имевших те же взгляды и образ мыслей.

– Журнал «Либерал», – жаловался им Байрон, – из-за моего участия только проигрывает. Это естественно. Общество настроено против меня…

– Ах, дорогой Джордж, – перебивала его леди Блессингтон, – вас обожают в Англии и во Франции. Иных стран мы не посетили, но там – вы бог, которому молится всякий образованный человек! – ее глаза сияли и заставляли мужчин чуть придерживать лошадей, чтобы насладиться прекрасным образом удивительной женщины.

– Не льстите, – Джордж нехотя прерывал поток комплиментов в свой адрес. – «Либерал» проваливается из-за меня. Я пытаюсь писать в Англию и прошу напечатать хотя бы две тысячи экземпляров, а потом, при успешной продаже номера, допечатывать. Они не слушают меня! Они не пытаются искать других авторов, а самое смешное – упорно высылают мне журнал! Он под запретом! Зачем пытаться высылать мне то, что я сам и писал! – он пришпорил коня и вырвался вперед. Затем, подождав всю компанию, продолжил: – Я прошу присылать те издания, которых здесь не дождешься. Они шлют, что считают нужным, да еще, представьте, морем! Морем отправления идут по четыре месяца. Зачем? Пытаясь избежать проверки, таможни, цензуры? Так те ищут запрещенную литературу – не отправляйте ее. Отправьте то, что я просил, и все! Но странно устроены англичане: они не приемлют иного мнения, кроме своего собственного. Я прошу брата господина Ханта выслать мне последний роман Вальтера Скотта, а тот шлет экземпляр «Либерала»!

Блессингтоны не спорили. Графиня вообще была в восторге от Байрона, хотя первое впечатление о нем у нее осталось не самое приятное: слишком худой, слишком высокомерный, неромантичный и не совсем денди, по крайней мере, как она лично понимала дендизм… Но позже Маргарет стала им искренне восхищаться, вознамерившись даже написать о Джордже книгу. Естественно, юный граф д’Орсе превосходил внешне стареющего Байрона. Но тонкий ум, блестящие манеры, обволакивающий голос и обворожительная манера смеяться, чуть растягивая тонкие губы в улыбке, – короче то, что приходит лишь с опытом, оттачивается годами, – делало Джорджа в глазах леди Блессингтон неотразимым.

* * *

Внутри прекрасной виллы царил аскетизм. Нагрянувшие по греческому вопросу гости из Англии несказанно удивились, увидев внутреннее убранство дома и образ жизни его обитателей. Эдвард Блэкьер, член лондонского греческого комитета, и Андреас Луриоттис, имевший британское гражданство и представлявший интересы правительства Греции, посетили Байрона, узнав о его желании помочь борьбе Греции за независимость. Джон Хобхаус, став активным членом греческого комитета, много рассказывал о своем друге, который готов немедля выступить на помощь истерзанной войной стране. Через Италию Блэкьер и Луриоттис направлялись в Корфу, поточнее узнать о положении дел…

Гостей на вилле Салуццо бывало немного. Гамба, как обычно, занимали одно крыло дома, а Байрон, отгородившись от внешнего мира, проживал в другом. С Джорджем в основном общался Пьетро, нашедший в Байроне хорошего друга. Руджеро Гамба порой не брезговал ужином со слугами. С ними ему было куда проще найти общий язык, чем со странным возлюбленным дочери. Тереза привыкла к тому, что Джордж предпочитает есть либо в одиночестве, либо с друзьями. Впрочем, ел он крайне мало, доводя себя до крайнего истощения, но самому Байрону худоба доставляла истинное удовольствие. Он не видел в этом ничего плохого, хвастаясь итогом успешной диеты. Представитель греческого комитета и господин Луриоттис увидели перед собой истощенного человека, будто пребывавшего на хлебе и воде в течение нескольких месяцев. Несколько лихорадочный блеск его глаз лишь добавлял образу загадочности и чем-то походил на выписанный самим же Байроном образ Шильонского узника – только что кандалами не прикован…