Мятежный лорд

Жизнь в Месолонгионе сразу приняла странный характер. Дни пролетали в сплошных беседах с приходившими в дом греками. Поодиночке они не передвигались – каждый командир приводил с собой отряд из двадцати, а то и пятидесяти человек, да еще и в любое удобное им время. Установить часы для приема посетителей, как на Кефалонии, никак не удавалось. День тоже начинался раньше. Уже в семь утра возле дверей толпились люди, но толку от большинства визитов практически не было.

– Какое терпение вы проявляете! – восхитился Пьетро в минуту затишья.

– Мы на Востоке, мой друг, и иного тут не ожидайте, – ответил Байрон. – Стенхоуп проявляет куда большее терпение, пытаясь в кратчайший срок создать в стране то, чего у нее не было. Девять кораблей идриотов, не получив оплаты, ушли к своему острову, а специотов кое-как удержал Стенхоуп, обещая деньги, которые вез я. Кроме того, помощи от меня ждут набранный под мое командование отряд сулиотов, артиллерия и печатный станок Стенхоупа, – Байрон пытался шутить, но улыбка на его усталом лице получилась печальной. – Маврокордато удалось собрать в городе около пяти тысяч человек. Он рассчитывает взять Патры и Морею. Оставшиеся суда специотов должны удерживать османов в проливе. Но разногласия между греками так сильны, что они неспособны договориться даже о малом.

Газета, подготовленная к выходу Стенхоупом, тоже разочаровывала Джорджа. Он не считал возможным предоставлять грекам полную свободу слова, выражая на страницах газеты все существовавшие мнения и взгляды. Напротив, газету следовало использовать для сплочения, призывая объединиться и выступить против врага единым строем.

– Деньги ваши. Вы имеете право требовать от Стенхоупа выполнения своих пожеланий, – возмущался Пьетро, но Байрон гордо не стал напоминать графу об этом нюансе.

Ко всему прочему, отряд сулиотов, ожидавших от Байрона помощи, к середине января насчитывал полторы тысячи человек, из которых настоящих представителей горного народа было всего триста-четыреста. Именно столько и хотел взять под свое командование и обеспечение Байрон. Маврокордато уговорил его взять пятьсот. Собралось в итоге на сотню больше. Сил спорить у Джорджа не осталось, и он оставил шестьсот человек.

– Шестьсот лучше, чем полторы тысячи, – говорил он Пьетро. – Плюс мы ожидаем немцев, которых Стенхоуп собирает по всей стране. Посмотрите, мой дорогой друг, их как раз меньше, чем хотелось бы: часть больны и хотят вернуться домой, часть просто хочет вернуться, часть не являются артиллеристами.

Дела занимали почти все помыслы Байрона, но обустройство жилья также отнимало силы и время. Джулиус Миллинген, живший в Месолонгионе второй месяц, столкнулся со сложностями сразу же по прибытии. Ничего с той поры не изменилось, и ему пришлось принять неудобства как данность.

– Варварская страна, признайте, дорогой Байрон, – вздыхая и качая головой, жаловался он Джорджу. – Ни соблюдения правил гигиены, ни нужды в малейшем комфорте, к которому давно привыкли цивилизованные страны.

На втором этаже дома в одной из комнат жил Пьетро, в другой разместился Байрон. За ширмой, которую Джордж повсюду возил с собой, поставили узкую кровать, с трудом раздобытую Стенхоупом. Возле кровати Байрон установил несессер с зеркалом. В остальной части комнаты по принятой на Кефалонии привычке на полу разложили стопками книги и бумаги. Небольшой столик – также перевозимый Байроном с места на место – служил и для трапезы, и для написания писем. Присесть посетителям было не на что. Впрочем, греков это обстоятельство не смущало. Они рассаживались на разбросанные по полу подушки, скрестив ноги на турецкий манер, не чувствуя ни малейшего неудобства. Байрону достался маленький низкий диванчик, а брезгливым иностранцам приходилось стоять, прислонившись к стене и, в отличие от греков, скрещивать не ноги, а руки…

Сырость пропитывала все помещения. Ветер заставлял сквозняки гулять по полу, охлаждая неотапливаемые комнаты. Стекла на окнах отсутствовали. При непрекращавшихся зимних дождях приходилось закрывать ставни, погружая комнаты в полумрак. Очаги всю комнату обогреть не могли; они были пригодны для приготовления еды и распространяли тепло на небольшой пятачок поблизости от огня. Январь и февраль «славились» дурной погодой в этой местности. Близость моря и болот не делало климат суше и полезнее для здоровья.

– Вам следовало остаться на Кефалонии, – продолжал ворчать Джулиус, пытаясь устроиться на подушках поудобнее. – Там условия жизни хоть и хуже, чем в Англии, но все же куда лучше, чем здесь!

– Я приехал в Грецию не отдыхать, – возразил Байрон. – Я приехал на войну. Терпеть лишения в такое время нормально. В одном вы правы: на Кефалонии было проще видеть ситуацию в целом. Я никогда не хотел вставать на чью-то сторону. В Месолонгионе мне сложнее оставаться нейтральным, чем на нейтральном острове. Неприятный факт заключается в том, что здесь я обладаю даже меньшей объективной информацией, чем там. Остальное меня не волнует. Удобства вполне сносные.