Мятежный лорд

– Надежды на успех тают на глазах, Пьетро, прямо как эти корабли-призраки. Только мы их собрали здесь, а они уже вновь уходят, откуда пришли. Вот оно, доказательство моей правоты – грекам нужна регулярная армия, против чего так активно выступает Стенхоуп. Нет, Пьетро, пока стоит зима и отсутствует возможность предпринимать активные боевые действия, следует установить жесткую дисциплину, не давать солдатам бездельничать. Пусть их муштруют немцы, которые в этом столь хороши. Я никогда, поверьте, не был сторонником солдата, бездумно марширующего на плацу. Однако сейчас не время позволять грекам творить, что им вздумается. Они не способны отдыхать умеренно. О, нет! – Байрон закашлялся, но продолжал говорить: – Конечно, такой нации, как греческая, нельзя навязать систему регулярной армии. Но и нерегулярная, а точнее, разрозненные группы, существующие сами по себе, недейственна. Тут хорошо применить обе силы во благо освобождения страны… Когда будет получен заем из Англии, все средства надо будет бросить на организацию регулярной армии и устранение раздоров внутри нерегулярных отрядов. В этом году они еще будут защищаться. В следующем надо нападать!

Через два дня Месолонгион вновь оказался в блокаде: десять турецких кораблей вошли в пролив и встали напротив города. У Стенхоупа собрались все, кто хотел обсудить возможности отпугнуть османов и заставить уйти.

– Считайте, что пушек у нас нет! – провозгласил Стенхоуп. – Нет и моряков, которые могли бы выйти на канонерских лодках навстречу врагу. Господин Перри до сих пор не прибыл, и возможности использовать даже те орудия, которые мы имеем, отсутствуют.

– По той же причине мы не можем использовать брандеры, – встрял немецкий офицер. – У нас нет необходимых материалов.

– К тому же турки уже поняли, что это за штука, – послышался голос еще одного филэллина.

Вдруг всех осенило: следует попробовать атаковать ночью. По крайней мере, повредить снасти и отправить корабли дрейфовать на скалы и отмель. Никто не отказался участвовать в авантюре.

– Я сам возглавлю атаку, – провозгласил Байрон. – Прекрасная мысль! Мы застанем османов врасплох и нанесем неожиданный, а потому разрушительный удар! – его глаза блестели от возбуждения, но после первых выкриков, поддержавших порыв Джорджа, пыл у многих поутих.

– Вам нельзя не только возглавлять атаку, но и вообще участвовать в ней, – первым очнулся Стенхоуп. – Вы, Байрон, надежда Греции. Подставлять вас под удар было бы преступлением не только перед этой страной, но и перед всей Европой.

Уговорить Байрона отказаться оказалось делом непростым. Он упорствовал, полный решимости посмотреть смертельной опасности в лицо. И только Пьетро удалось высказать довод, окончательно сломивший сопротивление Джорджа:

– Без вас, сэр, тут не смогут. Вы даете собственные деньги, а кто кроме вас пойдет на такой шаг? Кто продаст имения, пожертвует собственным благополучием ради Греции? Да и заем во многом зависит от вас – греческий комитет прислушивается к вашему мнению. А потом вопрос распределения денег… – Пьетро замолчал. Его настораживало состояние старшего товарища. В последнее время Байрон был слишком возбужден, много и порой бессвязно говорил, но врачей вызывать категорически отказывался, утверждая, что прекрасно себя чувствует.

Байрон сдался. У него не осталось ни сил, ни воли сопротивляться. Он был расстроен, однако слова Пьетро имели смысл – Греция без него не справится…

* * *

– Вот этого вы ожидаете от меня в последнюю очередь! – на первом этаже появился Байрон, в длинном халате поверх белоснежной рубашки и узких черных брюк.

– С днем рождения!!! – послышались крики тех, кто успел усесться на подушках или пристроился у стенки.

– Спасибо, друзья мои! Послушайте! – Джордж вынул из широкого кармана халата листки. – Назвал я стихотворение незамысловато: «В день, когда мне исполнилось тридцать шесть». – Все замолчали, приготовившись слушать. Как-то позабылось, кто стоит перед ними – не воин, не офицер, но поэт, чьими поэмами зачитывались Европа и Америка…