Мятежный лорд

– Я ожидал увидеть крепкого малого, готового поджечь весь город и окрестности, – делился он с Пьетро и Джулиусом. – Да, парень грубоват, но честен, и я готов иметь с ним дело. Однако постоянно жалуется на холод и неудобства. Я как-то привык кутаться в плащ и согреваться мыслями о будущих победах. К тому же ему отказались выплачивать деньги. Я переговорил с Маврокордато. Тот уверяет: денег для лаборатории нет. Я пообещал Перри жалованье из своего кармана. И не только ему – всем работникам. Мы договорились вести строгий учет расходов, и я надеюсь: на Перри можно положиться.

– Пока вы отсутствовали, приходили солдаты из отряда сулиотов, – Пьетро замешкался. – Просят повышения по службе. Хотят, чтобы им подняли оплату.

Байрон рассердился и даже не пытался скрывать ярость:

– Нет! В который раз они пытаются обмануть меня, считая круглым идиотом! Я не показываю своего истинного дохода, потому что боюсь: просьбы польются на меня хуже непрекращающегося дождя! Передайте им, Пьетро, что я распускаю отряд. Немцы, оставшиеся не у дел, просили нанять их мне в охрану. Лучше я приму это предложение, чем буду постоянно отбиваться от ненасытных горцев!

Назавтра командиры сулиотов пришли к Байрону. Маврокордато тоже решил нанести визит Джорджу, услышав про его болезнь. В постели Байрона не застали. Он заверил всех, что чувствует себя гораздо лучше и готов выслушать в присутствии Маврокордато сулиотских представителей. Те пообещали ничего у Байрона, кроме положенного изначально жалованья, не просить. И так горячо доказывали свою преданность, что Джордж в очередной раз махнул на них рукой, позволив остаться под его началом.

* * *

Бывший гарем преобразился. При паше он, конечно, выглядел великолепно, но война превратила небольшой дворец в подобие барака. А сулиоты, вселившиеся туда ненадолго, довершили неприятное перевоплощение. Дом стоял запущенным, оплакивая времена былой роскоши. Но за считаные дни Перри и его сподвижникам удалось совершить чудо. Всего-то вычистить, вымыть и обставить. Европейцы тут же окрасили стены, заставив гарем если не блистать во всю мощь, то по крайней мере выглядеть достойно, не вызывая отвращения.

Среди сулиотов Пьетро по просьбе Байрона тоже пытался навести порядок. Он скрупулезно сверял списки солдат, которые примерно на треть преувеличивали реальное количество сулиотов. Конечно, командиры желали получать деньги по спискам, оставляя у себя в карманах жирный излишек. Гамба дал твердое обещание устранить недоразумение.

– Сулиоты – самые храбрые из тех, кто служит в рядах греков, несмотря на хитрость, вероломство и жадность, – утверждал Джордж, объясняя свою непонятную привязанность к коварным горцам…

Новости не заставляли себя ждать – в отличие от Кефалонии, в Месолонгионе события происходили с завидным постоянством, причем не всегда долгожданные. Противники Маврокордато при помощи шпионов, испугавшись усиления его позиций, начали распускать слухи один другого нелепее. Слухи тем не менее доходили до ушей греков и, несмотря на всю несуразицу, вызывали переполох то тут, то там.

– Видите, Пьетро, – Байрон пересказывал услышанное с видимым удовольствием, но тонкие губы, превратившиеся в узкую полоску, выдавали его негодование, – Маврокордато, оказывается, идет в Морею с огромной армией, дабы потом продать Грецию Англии. А я на самом деле вовсе не англичанин, а турок, путешествующий под вымышленным именем и имеющий целью не возрождение, а крах Греции! – он засмеялся, но смех звучал нерадостно…

* * *

Нескончаемый дождь, как и бесконечные требования и жалобы сулиотов, действовали на нервы. Планы рушились, вновь создавались, велись переговоры, аннулировались сделки, снова собирались люди, чтобы обсудить создавшуюся обстановку, но в итоге с места мало что сдвигалось. Байрон из-за непогоды не мог выезжать и мало двигался. В душе накапливалось раздражение, и никто не пытался дать ему хоть час передышки, постоянно присылая посыльных, нанося визиты, приглашая на совещания в сырые, непротапливаемые комнаты, где греки курили свои трубки, а иностранцы, морщась, жались по стенам. Некоторые потихоньку уезжали. Их никто не смел осуждать – просто тех, кто оставался, уже не отпускало болото Месолонгиона – маленького ада, из которого вылезти суждено было немногим…

В семь вечера пятнадцатого февраля Пьетро осторожно заглянул в комнату Байрона. Тот лежал на кровати, закутавшись в плащ. В очаге догорал огонь, поскрипывали от пробегавшего сквозняка закрытые ставни, непривычная для этого дома тишина заползла во все углы, зловещим шепотком подкрадываясь со спины.

– Проходите, Пьетро. Я не сплю, – прозвучал неожиданно голос Байрона.

– Вы так и не оправились, сэр, после простуды. Не следовало так рано вставать с постели! – Пьетро прошел в комнату и остановился чуть поодаль от кровати.

– Если я не двигаюсь, не соблюдаю диеты, то чувствую себя куда хуже, – откликнулся Джордж. – Нервничаю… Но это не страшно. Сейчас встану. У вас новости, мой друг?