Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

М. Н. Тихомиров, трактуя вопрос о происхождении древнерусских посадов «из первоначальных поселений различного зависимого люда», ссылался среди прочих и на занимающий наше внимание источник: «Кажется, такую же реальную основу имело и позднее сказание о начале Холопьего города на Мологе, основанного будто бы новгородскими беглыми холопами, хотя это сказание носит на себе черты некоторых позднейших домыслов».^{156} Близкие к предположению М. Н. Тихомирова мысли высказывают Е. Н. Носов и А. В. Плохов, согласно которым возникновение названия Холопий городок неподалеку от Новгорода «не связано с легендарным восстанием холопов, а происходит от поселения на этом месте зависимых людей». Появилось название «до 1270 г. (первое упоминание в письменных источниках), но после начала XI в., когда термин „холоп” стал входить в жизнь для обозначения определенной группы населения». Что касается причины постройки Холопьего городка, то, возможно, «размещение на ключевом месте волховского пути поселения зависимых, скорее всего княжеских, людей было обусловлено ролью городка как последней пристани на Волхове перед городом и участием холопов в каких-либо трудоемких операциях — перегрузке судов, проводке их вверх по течению Волховца к городищу и новгородскому торгу и т. д.».^{157} Е. Н. Носов и А. В. Плохов слишком упрощают проблему, сводя все к нуждам обслуживания купеческих караванов на Волхове, недостаточность чего нами уже отмечалась.^{158} К тому же они оперируют категориями более позднего времени (XI–XII вв.), модернизируя явления эпохи двух-, трехсотлетней давности (VIII–IX вв.), когда возникло поселение,^{159} усвоившее впоследствии название Холопий городок. Поселок (городок) VIII–IX вв., населенный княжескими холопами — вещь исторически совершенно не реальная уже потому, что в данный период не существовало такой социальной категории, как холопы.

Вслед за М. Н. Тихомировым признавал «реальную основу» Сказания А. А. Зимин, по которому «конец X — начало XI в. были временем острой классовой борьбы. Летопись сообщает о серьезных мерах, предпринятых князем Владимиром против „разбойников”. В 1016 г. против дружины Ярослава Мудрого восстали новгородцы, и князю пришлось пойти на серьезные уступки, ограничить произвол варяжских наемников. В 1024 г. происходило какое-то движение в Ростово-Суздальской земле во главе с волхвами. У нас нет никаких прямых данных, говорящих об участии в этих движениях холопов. Но вряд ли этот наиболее зависимый элемент древнерусского общества оставался глухим к выступлению народных масс».^{160} А. А. Зимин допускает, что «легенда о беглых новгородских холопах и Холопьем городке имеет в виду события начала XI в. Большего, к сожалению, из-за скудости сохранившихся источников сказать нельзя».^{161}

Комментируя статью 17 Краткой Правды, дозволяющую убийство холопа, оскорбившего честь «свободного мужа», Л. В. Черепнин замечал: «Трудно сказать, какие выступления холопов в Новгороде послужили непосредственным поводом к изданию специального указа о предании смерти несвободного человека, нанесшего оскорбление свободному. Можно лишь указать, что взаимоотношения между господами и их рабами в Новгородской земле были очень острыми и почва для конфликтов между ними была подготовленной. Герберштейн записал предание о бунте в древнем Новгороде рабов против своих владельцев. Последние сначала якобы взялись за оружие, а затем за кнуты и батоги…»^{162} Бытовой казус драки холопа со «свободным мужем», зафиксированный в статье 17 Краткой Правды, и бунт холопов — явления совершенно разнородные, не поддающиеся без очевидных натяжек причинно-следственному толкованию. Однако В. И. Вышегородцев все-таки полагает, что указанную статью «Л. В. Черепнин не без основания связывал с восстанием холопов в новгородской земле».^{163}

Сам же В. И. Вышегородцев, сравнив основные редакции Сказания о холопьей войне с так называемой Иоакимовской летописью, счел возможным говорить «об отражении крупнейших событий конца X века в различных источниках, восходящих или близких к новгородской летописной традиции первых десятилетий XI века. Совпадение по времени, месту, развитию сюжета, отдельных фактов и антихристианской окраски выступления, а также распространение и бытование источников указывают на существование исторической традиции, описывающей события 989 года (крещение новгородцев. — И.Ф.), несмотря на многочисленные тенденциозные переработки позднего времени».^{164}