Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

Помимо Ростова, в перечне городов, которыми распоряжался Рюрик, значится и Полоцк, что опять-таки может быть понято лишь в контексте событий второй половины XI — начала XII вв. Отношения Новгорода с Полоцком отличались яростной враждой. Особенно много зла причинил новгородцам Всеслав Полоцкий, неоднократно опустошавший и поджигавший их город.^{70} Но самый чувствительный удар Новгороду Всеслав нанес в 1065 г.: «Приде Всеслав и възя Новъгород, с женами и с детми; и колоколы съима у святыя Софие. О, велика бяше беда в час тыи; и понекадила съима».^{71} Беда, действительно, великая стряслась с Новгородом: враг захватил местные святыни, что, по понятиям людей того времени, было настоящей катастрофой, ибо лишало покровительства богов, оставляя беззащитным перед внешними враждебными силами.^{72} Упорную и длительную борьбу вели полоцкие князья с Владимиром Мономахом и Мстиславом, сыном Мономаха.^{73} Дело дошло даже до высылки в ИЗО г. полоцких правителей в Византию: «Поточи Мьстислав Полотьскии князе с женами и с детми в Грекы…»^{74}

Неприязни к Полоцку у новгородцев и «вскормленного» ими Мстислава было предостаточно, чтобы не упустить возможность выставить «город кривичей» перед читателями летописей как город издавна второразрядный, подчиненный власти новгородского князя. Такой возможностью и воспользовался новгородский книжник, редактировавший Повесть временных лет по заданию Мстислава. А затем этот политический выпад против Полоцка был подхвачен составителями новгородских летописей.^{75} Б. А. Рыбаков с полным основанием писал о том, что в результате редакторской работы начала XII в. варяжская легенда «обросла деталями, вставками, новыми генеалогическими домыслами».^{76} Подобные новации вносились, как мы видели, по политическим мотивам. Политическое содержание имело и сообщение о призвании варяжских князей как таковом. Оно не оставалось однозначным, а усложнялось по ходу времени.

По наблюдению Б. А. Рыбакова, «в русской исторической литературе XI в. существовали и боролись между собой два взгляда на происхождение Русского государства. Согласно одному взгляду, центром Руси и собирателем славянских земель являлся Киев, согласно другому — Новгород».^{77} Исторический труд, призванный «выдвинуть на возможно более заметное место в русской истории Новгород», — «Остромирова летопись», или шахматовский новгородский свод 1050 г., где впервые было записано знаменитое Сказание о призвании варягов.^{78} Принимая мысль Б. А. Рыбакова о том, что «новгородское посадничье летописание» повествованием о призвании князей утверждало паритет Новгорода с Киевом в создании русской государственности,^{79} мы хотели бы подчеркнуть и практическое значение этого, на первый взгляд, сугубо исторического экскурса, которое, думается, состояло в идеологическом обсновании борьбы Новгорода за независимость от киевских князей, распоряжавшихся новгородским столом и властно вмешивавшихся во внутреннюю жизнь местной общины.

Из «Остромировой летописи» легенда о призвании варягов перешла в «общерусское летописание», получив в XII в. «совершенно иное толкование».^{80} В Повести временных лет третьей редакции, осуществленной по инициативе Мстислава Владимировича, она приобретала «новый смысл, более общий, как историческое объяснение происхождения княжеской власти вообще. Мстислав был вторично выбран новгородцами в 1102 г.; Владимир был выбран в нарушение отчинного принципа Любечского съезда в 1113 г. Не исконность княжеской власти с незапамятных времен, как это было у Нестора, а всенародное избрание, приглашение князя со стороны — вот что выдвигалось на первое место. А что место действия переносилось из древнего Киева в окраинный Новый город, любезный сердцу Мстислава, это было не так уж важно».^{81}