Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

В полной мере это касается одного из самых трагических периодов российской истории — 1917 года. Родившись в результате таких драматических событий, как крушение освящённого вековыми традициями государственного строя, раскол общества на два непримиримых лагеря и утрата религиозно-нравственных ориентиров, большевистская Россия буквально сразу после революции приступила к созданию новой идеологии, смысл которой сводился к простейшим формулам: «Кто не с нами, тот против нас» и «Мир хижинам, война дворцам». Основной задачей советской историографии стала максимально возможная героизация и романтизация известных событий. В такой интерпретации дикий бунт легко превращался в цивилизованную революцию, бессудные расправы возводились в степень революционного правосудия, грабежи назывались экспроприацией, а террористы, бомбисты и грабители становились героями и романтиками революции. Их имена присваивались городам и поселкам, улицам и производственным предприятиям, пионерским лагерям и больницам. Растиражированные на сотнях и сотнях адресных табличек, в школьных учебниках и на картах, они внедрялись в сознание поколений и становились образцами для подражания.

Перед большевиками стояла задача идеологически выверенного образования народных масс, совершенно не знакомых с теорией и практикой большевистского движения. В сознание народа надо было внедрить имена и образы партийных и советских деятелей, чтобы исключить казусы, подобные тому, что случился, если верить фольклору, в 1918 году. Согласно одной из легенд послереволюционного Петрограда, тогда Петроградский губисполком получил телеграмму из Царского Села, из которой следовало, что после бегства белогвардейцев в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно направили комиссию во главе со скульптором Синайским, автором одного из первых памятников основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст уже установили на постамент и укрыли белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир — одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, как рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга, на лицах присутствовавших не заметил, «памятник» великому основателю открыли.

Понятно, что для выполнения этих сверхзадач обойтись без так называемой «фигуры умолчания» и откровенной лжи было просто невозможно. В итоге появился пресловутый «Краткий курс истории ВКП(б)», который не мог удовлетворить пытливого интереса слушателей к Октябрьскому перевороту.

На фоне такого искривлённого информационного поля и появлялись слухи и домыслы, трансформированные затем в легенды и предания, которые, в свою очередь, как заметил Томас Манн, становились «прошедшим через многие поколения прекраснословием, закреплённым позднее в виде хроники». И вправду, не зря говорят, что история — это сказка, слегка приукрашенная правдой, и что она не столько наука, сколько искусство.

Действительно, при передаче из поколения в поколение фольклор в какой-то степени подвергается поэтической интерпретации. Но при этом он всегда сохраняет своё бесспорное преимущество: он не претендует на истину в последней инстанции, он только констатирует. Поэтому его можно считать наиболее объективным свидетелем истории. Он, по выражению русского эмигранта писателя Бориса Филиппова, «наиболее свободен от предвзятости, субъективности, партийности, индивидуального произвола». При этом нельзя забывать, что петербургский фольклор имеет одно безусловное преимущество перед фольклором городов такого же столичного статуса, что и Петербург. Фольклор Северной столицы, вероятно, в силу своей молодости, практически не знает мифа как жанра, основанного на вымысле, выдумке, сказке. Можно сказать, что петербургский фольклор — это поэтическое предание о каком-то подлинном историческом событии.