Мятный поросенок

Она еле продралась сквозь жесткие крахмальные складки, которые накрыли ее с головой и не давали видеть. Oтец поднял скатерть и извлек дочку на свет. Он держал ее на руках, лицом к лицу, и она, чувствуя себя в безопасности под прикрытием этих рук, заговорила зло и быстро, пока мать не успела рассердиться - ведь дочка слышала то, что ей не положено:

- Это ты, мама, виновата! Ты забыла про меня! Ты же не сказала мне, чтобы я выходила оттуда, вот я там и заснула.

Мамино лицо под короткими каштановыми волосами было бледно, красивые губы стиснуты туго, как ее застегнутый на все пуговки шелковый корсаж. И сидела она прямая, как кочерга, уставясь на дочь в упор.

Полл посмотрела на нее, потом на отца - он поглаживал свои темные шелковистые усы и глядел на дочку серьезно. Спросила:

- Почему папа уезжает?

Ни он ни мама не ответили. И Полл почудилось, что они испугались - испугались ее! Это очень ее озадачило, а потом вдруг рассердило.

- Что у вас случилось?! - закричала она и даже топнула ногой. - Скажите мне сию минуту!

Другие взрослые отвечать, наверное, не стали бы - дети, как известно, должны быть всегда на виду, но не на слуху: их видишь, но не слышишь. И уж конечно, родители не часто делились с младшими своими заботами. Но Эмили Гринграсс была не как другие. Прямая и скорая на слово, она что думала, то и говорила, не слишком заботясь об удобоваримости своих речей.

- Твой отец потерял работу, - выложила она. - У его фирмы неприятности, кто-то деньги украл. Не он, конечно, про это можно и не говорить, но он взял вину на себя. Так он поступил, и, значит, у него были на это веские причины.

Полл знала, что больше вопросов не положено, хотя ей и показалось, что мама не считает те причины достаточно вескими. Она повернулась к отцу:

- И ты правда уезжаешь в Америку?

Сказала и сама засмеялась, потому что поняла, что этого не может быть. Но она ошибалась: это была правда. Oтец покачал головой и про­говорил мягко:

- Думаю, что да, родная моя. Твой дядя Эдмунд, ты же знаешь, живет там, у него фруктовая ферма в Калифорнии, и я буду работать у него, для начала. А потом - кто знает? Америка, говорят, страна великих возможностей - может, я там разбогатею.

Он сжимал ее ладошку и глядел куда-то сквозь нее: светились мечты и отблески камина. Тут Полл услышала мамин вздох, недолгий и потаенный. Она дернула отца за рукав, чтобы он не мечтал больше, и проговорила, чувствуя в груди какую-то пустоту:

- Ты уедешь, а что будет с нами?

Он поглядел на нее и слегка насупился:

- Да ничего страшного, мой Полл-пончик. Я, как только обернусь, сразу же выпишу вас к себе. А пока вы все переедете к моим сестрам в Норфолк, к тете Саре и тете Гарриет.

Мама до того сидела неподвижно, а теперь ее шелковое платье зашуршало. Она проговорила сухо и вежливо, будто обращаясь к кому-то постороннему:

- Ты уже все продумал, Джеймс, не правда ли? - Затем она сказала Полл: - Ступай наверх, пора. Скажи Джорджу и Лили, чтобы они шли сюда: нам надо поговорить с ними. А Тео пусть ложится. Я сама все ему объясню утром. Чтобы спал, а не думал всю ночь. Ты же знаешь, какой он беспокойный.- Она засмеялась беззвучно, хотя Полл не поняла, что тут смешного. И продолжала: - Да тут и беспокоиться-то нечего, ваш отец сделает так, как лучше для нас всех, тебе это известно. А теперь будь хорошей девочкой, делай что сказано. В постель и спать, и брату нислова.

- Конечно, мамочка! - сказала Полл, а сама - руки за спину и сложила пальцы крестиком.

И пока целовала на ночь родителей, пока бежала по коридору в кухню, где Джордж и Лили делали уроки возле плиты, пока сообщала им, что мама и папа ждут их в гостиной немедленно, она держала пальцы крестом. А потом сразу наверх, чтобы все рассказать Тео.

Он в это время, прицепив свою ночную рубашку к большой литой шишечке, что на спинке медной кровати, которую он делил с Джорджем, повис на ней и раскачивался мечтательно взад и вперед. Полл этого не разрешали, потому что она была тяжелая и могла бы порвать сорочку, а Тео весил меньше. И вот он продолжал качаться, хотя и помедленней, пока она рассказывала ему, что произошло в гостиной. Его голые бледные ноги свисали, как ивовые прутья, с которых кору содрали, а ступни были совсем прозрачные.

- А ну-ка в постель, - сказала ему Полл. - Ты простудишься до смерти, в комнате холодней, чем в леднике.

Тео отцепился от спинки, залез на свою высокую кровать и стал растирать застывшие ноги. При свете свечи его глазищи светились, как два синих колодца. Он сказал:

- Кто украл и что?

 Полл, вся дрожа, устроилась рядом с ним, подоткнула вокруг себя перьевую, в виде длинного валика, подушку.

- Мама сказала, что деньги, а папа не сказал, только сказал, что у старика, если он узнает, сердце разорвется, потому что единственный его ребенок. Сердце - это у старика Роуленда.

Она смолкла. Старик Роуленд был хозяином фирмы, в которой папа работал. Полл видела его однажды - крепкий такой коротышка, живот как бочонок, а лицо красное и веселое. Он тогда сказал: «Ага, так это и есть, Джеймс, твоя малютка Полл-пончик!»