Мичман Болито

Путешествие от крепости к стоящему на якоре двухпалубнику заняло большую часть часа. За время поездки в бешено раскачивающемся баркасе те мичманы, которым не стало совсем дурно, могли не спеша ознакомиться со своим новым домом, очертания которого все отчетливее прорисовывались сквозь пелену дождя. Болито тоже не преминул получше разглядеть объект своего нового назначения. Семидесятичетырехпушечники, как называли эти мощные двухпалубные корабли, составляли костяк флота. В любом крупном морском сражении они всегда занимали место в линии там, где бой был самым жарким. И все же, как по собственному опыту, так и по рассказам бывалых моряков Ричард знал, что все корабли отличаются один от другого как соль от патоки. Когда усилиями гребцов шлюпка поднималась на очередную свирепую волну, он устремлял взгляд на корабль, разглядывая возвышающиеся мачты с перпендикулярами реев, черно-желтый корпус с линиями задраенных пушечных портов, алый вымпел на высокой корме и гюйс на носу, так контрастирующие своими яркими цветами с серостью неба и моря. Гребцы начали уставать от своей тяжелой работы, и чтобы держать ритм им требовались постоянные тычки старшины, а время от времени и резкие окрики краснолицего лейтенанта.

Стали видны длинный бушприт с утлегарем, с расположенной под ним позолоченной носовой фигурой, которая, казалось, чуть ли не с ненавистью взирает на притихших мичманов. Скульптура представляла собой великолепный образец деревянного зодчества. Клубок переплетающихся змей, скрытое под ними свирепое лицо, с глазами, обведенными красным контуром для придания им выражения пущей ярости.

Вскоре после того, как раскачивающаяся шлюпка подошла к кораблю, мичманов похватали и бесцеремонно втащили на борт, так что когда они оказались на просторном квартердеке, тот по сравнению показался им почти безопасным и уютным.

— А она выглядит весьма неплохо, Мартин, — произнес Болито.

Он пробежался взглядом по аккуратным линиям девятифунтовок квартердека: их вороненые стволы блестели от дождя, станки были покрыты свежей краской, а удерживающие их снасти тщательно закреплены. Матросы бегали по реям и проходам, соединяющим квартердек с полубаком. Под проходами, разделенные правильными интервалами, располагались верхняя батарейная палуба с восемнадцатифунтовыми орудиями, и главная батарея из мощных тридцатидвухфунтовиков. При необходимости «Горгона» могла весомо заявить о себе.

— Все ко мне! — гаркнул лейтенант.

Мичманы, слегка испуганные и потерянные, поспешили исполнить приказ. Остальные смотрели, что будет дальше.

— Через минуту вы отправитесь по своим местам, — лейтенант вынужден был повысить голос, чтобы перебороть шум дождя и рев ветра, треплющего снасти и свернутые паруса. — Хочу просто напомнить вам, что отныне вы служите на самом лучшем корабле флота Его королевского величества, где требования очень высоки, а лентяям никто не дает пощады. Вместе с вами на «Горгоне» двенадцать мичманов, так что маменькиным сынкам нужно работать с двойным усердием, чтобы избежать проблем. Пока вы не научитесь делать все как надо, чтобы не подавать дурной пример младшим чинам, вам дадут места на батарейных палубах и в других местах корабля.

Болито повернулся, заметив, как под бдительным оком помощника боцмана мимо провели несколько человек. Только что с берега, подумал Ричард. Или увезены по принуждению: из долговой тюрьмы или из суда ассизов.[1] Если бы не нужда флота в людях, их бы ждала отправка в американские колонии. Кадровый голод на флоте не проходил никогда, а в мирное время утолить его было еще труднее. Глядя на этих парней, Болито подумал, что последнее утверждение лейтенанта не слишком обосновано: не только мичманы являются новичками и не имеют опыта. Значительная часть команды ничуть не лучше. Зажмурив от дождя глаза, он успел удивиться мысли, какую силу людей способен проглотить корабль такого класса. В толстом, водоизмещением в тысячу семьсот тонн, чреве «Горгоны» скрывались, как ему было известно, около шестисот офицеров, матросов и морских пехотинцев. На верхней же палубе нельзя было единовременно увидеть более тридцати человек.

— Эй, ты!

Голос лейтенанта ворвался в мысли Болито и он вздрогнул.

— Надеюсь, я тебе тут не мешаю?

— Виноват, сэр, — ответил Болито.

— Я буду приглядывать за тобой.

Со стороны юта подошел другой офицер, и лейтенант застыл на вытяжку. Болито пришел к выводу, что это, должно быть, старший офицер корабля. Мистер Верлинг оказался худым и высоким, а выражение его лица было таким суровым, словно он собирался огласить смертный приговор, а не поприветствовать вновь прибывших офицеров. Длинный крючковатый нос высовывался из под шляпы с плюмажем, будто вынюхивая, не случилось ли на корабле какого-нибудь преступления, а глаза, пробежавшиеся вдоль нестройной шеренги мичманов, не выражали даже намека на доброту или сочувствие.