Мичман Флэндри; Восставшие миры; Танцовщица из Атлантиды

Битси. Пам. Марк. Том. Отец. Мать. Сестры и братья. Фил Мейер и наше сотрудничество. Сиэтл, залив, острова, поросшие лесом, за ними — горы. Ванкувер; добрая старая Виктория; мост Золотые ворота; взлетающие ввысь стены в роттердамском порту, собор в Солсбери, великолепные островерхие деревянные крыши в Рейкьявике и тростниковая крыша на гравюре Хокусая; наконец, дома, которые ты сам собирался воздвигнуть. Почему человек придает так мало значения тому, что его окружает, и вспоминает об этом лишь перед лицом смерти?

Пам, Памела, поймешь ли ты что я все-таки любил тебя?

Или это позерство?

Впрочем, уже неважно. Я почти у машины.

У машины времени?

Чепуха. Вздор. Физический, математический и логический нонсенс. Я даже когда-то доказал это в реферате по философии.

И я, некогда двадцатилетний самоуверенный юнец, внезапно оказался в этой пустыне возле машины, которой не может быть. Со мной русский из средних веков и гунн, живший еще до Аттилы, и женщина, ни о стране, ни о эпохе которой я не слыхал и не читал. И все это вместо отдыха в обществе Памелы».

Неожиданно радужное сияние заколебалось, завихрилось и сфокусировалось в определенном месте сверкающего корпуса. Эта область как будто бы выдвинулась и открылась, как круглая дверь. За дверью обнаружилось перламутровое пространство, пронизанное искрами света, и оттуда вышел человек.

Не было времени рассмотреть его как следует. Маленький, крепко сбитый, с кожей цвета слоновой кости и тонкими чертами лица под черной блестящей шапкой волос. Одежда белая, обувь прозрачная. В каждой руке он держал по полушарию из сверкающего металла сантиметров шестьдесят в диаметре. На полушариях располагались некие кнопки, пластинки и рычажки.

Шёл он неуверенно, как больной, на одежде были следы рвоты.

Рейд остановился.

— Сэр… — сказал он и вытянул руки в знак того, что идет с миром.

Человек покачнулся и упал. Изо рта и носа у него текла кровь. Пыль быстро ее впитывала. А вход в машину закрылся.

IV

— Господи! Неужели пилот умер?! — Рейд опустился на колени и ощупал неподвижное тело. Грудная клетка поднималась и опускалась с неестественной быстротой. Человека трясло мелкой дрожью. А кожа его была горячее песка пустыни.

Эрисса присоединилась к Рейду. Лицо ее стало сосредоточенным. Бормоча какие-то заклинания, она уверенно осмотрела смуглого незнакомца: подняла веки, чтобы увидеть зрачки, прослушала пульс, и, продолжая ритмично напевать, поискала раны и переломы. Мужчины напряженно ждали. Наконец она встала, оглянулась и указала на ущелье.

— Верно, нужно отнести его в тень, — понял Рейд. — Да и нам не мешало бы… — тут он сообразил, что спутники не знают английского. Но они все поняли. Олег вручил Эриссе свой топор, легко поднял пилота и понес его. Эрисса же извлекла золотой амулет, висевший на шее, коснулась им оружия, и только потом понесла его за русским с явным почтением.

Рейд попробовал рассмотреть цилиндр как следует. Там, где начиналось перламутровое сияние, ему пришлось остановиться — он словно бы наткнулся на радужную стену, которая вначале подалась, а потом с каждым дюймом стала увеличивать сопротивление. «Защитное силовое поле. — подумал он. — Ничего удивительного в таких обстоятельствах. Лучше держаться подальше — а вдруг радиация? Хотя нет, ведь пилот… но как же войти внутрь?

Без пилота нам не справиться».

Рейд подобрал полушария. Их внутренняя поверхность была более мудреной, чем внешняя. Единственная знакомая деталь — ленты вроде завязок у шлемофона. Возможно, это переговорное устройство, которое нужно надевать на голову?

Рейд повел всю группу к ущелью. По пути он подобрал оброненную трубку. Даже в день Страшного суда необходимо заботиться о таких мелочах.

Крутые склоны ущелья защищали от ветра и давали немного тени. На самом затененном месте Олег уложил пилота — именно таковым Рейд считал незнакомца. Рейд и Эрисса срезали несколько прутьев, чтобы соорудить из пальто навес. Олег с громким вздохом облегчения скинул сапоги и латы. Ульдин распряг лошадь, стреножил ее и пустил пастись, накрыв попоной. Он принес свой мешок и флягу и предложил угощаться. Сушеного мяса поначалу никто есть не захотел, зато молоко, кислое и перебродившее, подействовало на всех, как эликсир жизни.

А потом они сидели — каждый на своем скудном кусочке тени — и ждали. Эрисса то и дело подходила к пилоту. Олег и Ульдин поочередно взбирались на склон, осматривали горизонт и возвращались, безнадежно качая головами. Рейд сидел и размышлял — потом он и сам не мог вспомнить, о чем. Помнился только устремленный на него взгляд Эриссы.

Надежд на скорое пробуждение у него больше не было.

Солнце клонилось к западу. Тени в ущелье удлинились. Все четверо подняли потные, пыльные лица к небу, откуда начала спускаться вечерняя прохлада.

Пилот пошевелился и подал голос. Все побежали к нему.