Миддлмарч

Гарриет Булстрод опять встревожилась, но на сей раз она решила поговорить с братом и поехала к нему на склад, чтобы избежать разговора с легкомысленной миссис Винси. Однако его ответы ее не успокоили.

- Уолтер, неужели ты хочешь сказать, что допустил подобное, не наведя справок о состоянии мистера Лидгейта? - спросила миссис Булстрод, с недоумением глядя на брата, который пребывал в своем раздраженном складском настроении. - Подумай, как такая девушка, приученная к роскоши и к суетности, должна я с огорчением сказать, - как такая девушка будет жить на небольшой доход?

- Оставь, Гарриет! При чем тут я, если люди приезжают в город без моего приглашения? А вы что, не пускали Лидгейта к себе на порог? Это Булстрод, а не кто-нибудь, с ним носился. Я ему ни в чем не содействовал. Так ты лучше со своим мужем поговори, а не со мной.

- Ах, право, Уолтер, как можно тут винить мистера Булстрода? Он этой помолвки не желал, я уверена.

- Ну, если бы Булстрод не взял его себе под крылышко, стал бы я приглашать его к нам!

- Но ведь ты пригласил его лечить Фреда, и я первая скажу, что это была рука провидения, - возразила миссис Булстрод, запутавшись в тонкостях этой деликатной темы.

- Не знаю, как там провидение! - раздраженно бросил мистер Винси. - А вот из-за моей семьи хлопот у меня больше, чем мне хотелось бы. Я ведь был тебе хорошим братом, Гарриет, пока ты не вышла замуж, и должен сказать, Булстрод не всегда относится к твоим близким по-родственному, как следовало бы.

Мистер Винси совсем не походил на иезуита, но самый хитрый иезуит не сумел бы так ловко переменить тему, Гарриет пришлось защищать мужа, вместо того чтобы упрекать брата, и помолвка была забыта в разборе препирательств, возникших между мистером Винси и мистером Булстродом на недавнем заседании церковного совета.

Миссис Булстрод не стала передавать мужу жалобы брата, но вечером заговорила с ним о Лидгейте и Розамонде. Однако он не заразился ее горячностью и ограничился безразличными замечаниями об опасностях, которые подстерегают молодого врача в начале его карьеры и требуют большой осмотрительности.

- Но право же, нам следует молиться за эту легкомысленную девочку, воспитанную в суетности, - сказала миссис Булстрод, надеясь воздействовать на чувства мужа.

- Воистину, дорогая, - согласился мистер Булстрод. - Как еще люди, чуждые миру сему, могут противостоять заблуждениям тех, кто предан суете? А таково семейство твоего брата, и нам следует свыкнуться с этой мыслью. Возможно, я предпочел бы, чтобы мистер Лидгейт не вступал в этот брак, но мои отношения с ним исчерпываются использованием его дарований для целей господних, как наставляет нас божественное провидение.

Миссис Булстрод больше ничего не сказала, приписав свое огорчение недостаточной духовности. Она верила, что ее муж - один из тех людей, о которых после их кончины следует писать книги.

Что касается самого Лидгейта, то, получив согласие, он готов был принять все последствия, которые, как ему казалось, представлял себе совершенно ясно. Безусловно, свадьбу не следует откладывать больше чем на год или даже на полгода. Правда, он не собирался жениться так скоро, но в остальном его планы остаются прежними: нужно будет просто приспособить их к новому положению. Ну, а к свадьбе следует готовиться заведенным порядком - например, снять дом вместо квартиры, в которой он жил до сих пор. Лидгейт не раз слышал, как Розамонда восхищалась домом старой миссис Бреттон (тоже на Лоуик-Гейт), вспомнил об этом, когда дом освободился после смерти старушки, и тотчас начал вести переговоры о найме.

Сделал он это словно между прочим - точно так же, как заказывал портному модный костюм со всеми принадлежностями, вовсе не думая о том, чтобы пустить пыль в глаза. Напротив, всякая трата напоказ не вызвала бы у него ничего, кроме презрения: как врач он близко узнал все степени бедности и горячо принимал к сердцу судьбу неимущих. Он безупречно держался бы за столом, на котором соус стоял в чашке с отбитой ручкой, а о великолепном званом обеде вспомнил бы только, что встретил там интересного собеседника. Однако он ни на минуту не собирался отказываться от образа жизни, который считал обычным, - зеленые рюмки для хереса и вышколенный слуга, разносящий блюда. Погревшись у французских социальных теорий, он не привез с собой запах паленого. Мы можем безнаказанно заигрывать с самыми крайними мнениями, когда наша мебель, наши званые обеды и фамильный герб, которым мы гордимся, неразрывно связывают нас с установленным порядком вещей. А Лидгейт к тому же не симпатизировал крайним мнениям, босоногие доктрины были ему не по вкусу - он носил щегольские сапоги и чуждался радикализма, если только речь не шла о необходимости реформ в медицинской профессии и о косности, препятствующей научным исследованиям. В практической жизни он руководствовался наследственными привычками, гордостью и бессознательным эгоизмом (той пошлостью в его натуре, о которой уже говорилось), а также наивностью, неизбежной при увлечении излюбленными идеями.