Мидии не родят жемчуг

В одно время Николаю показалось, что он открыл новое направление в изобразительном искусстве. Нет, сказали ему нейтральные столичные эксперты, это всего лишь вариация на известную тему, попытка разработать собственный метод. После этого «нет», памятуя о том, что количество непременно переходит в качество, он зашел в поисках метода настолько глубоко, что его картины стали характеризовать как абсурдные. При этом, с легкой руки одного якобы перспективного местного «марателя», в телеинтервью на городском телевидении допустившим критический выпад в адрес Николая, пошла гулять сентенция: «Один провинциальный художник, наш с вами земляк… извините, забыл фамилию… Так вот, он, конечно, большой оригинал, но абсурд как художественное направление открыт задолго до… Извините, забыл в каком веке». Заключительный вердикт худсовета центральной картинной галереи (председатель — спившийся, но непререкаемый, ревнивый мэтр периферийного масштаба), где намечалась эксклюзивная выставка Николая с экспозицией картин десятилетнего периода работы, вместе с главным — «Отказать!» — бил уничтожительным (в формулировке мэтра): «Для того, чтобы создавать что-либо новое из обломков некогда существовавшего, необходимо знать происхождение материала, его физико-химическую структуру, геометрию обломков. Без знаний перечисленного, сиречь без уважения к классическим канонам, получается — груда, куча…»

Холсты навечно перекочевали в дачный чулан. Именно в этом месте биографии, как предполагал Николай, оценивая прошлое, с романтикой было покончено навсегда.

…Оказывается, Мулатка квартировала в одном из соседних домов, на тихой улице приморского района, в двадцати шагах от виноградной усадебки, в которой вчера вечером поселился Николай. Грубое совпадение случайностей замыкало, взявший начальную точку на пляже, некий магический круг, который своей правильностью и отчетливостью беспощадно и насмешливо низводил силу воли и желание преследовать смуглянку к послушной функции судьбы. Но, с решительной верой в собственную лидирующую роль, уязвленное мужское самолюбие успешно присудило «шпионскому» действию степень поступка.

Николай понял, что целую неделю ему предстоит жить рядом с Мулаткой. Наблюдать ее ранний выход из соседней калитки, когда она будет необычайно привлекательна в своей утренней свежести, характерной, впрочем, для всех женщин, — в цветастом льняном халате, с большим пухлым пакетом пляжных принадлежностей: коврик из тонкой губки, махровое полотенце, книга…

…Кажется, тут же, на выходе, у калитки, объемная, но легкая ноша должна взлететь от узких рельефных бедер с волнующей подвижностью под покорной материей и совершить гармоническую посадку на голове, примяв русый сноп славянских локонов, похожих на ржаные волны, с сорняками непокорных африканских кудряшек. Но ничего подобного не происходит: голова, коронованная золотистым обручем, фиксирующим пышный сноп, чуть опущена, взгляд перед собой, почти под ноги, — видимо, комплекс, развитый с детства, когда темнокожей девочке наверняка доставалось назойливого внимания от сверстников… Сейчас в ее образе была ироничная, ужесточенная неуловимой сумрачностью, неприступность, как бы мстящая окружающему за детские обиды. Тем не менее, Николай быстро заметил: за показной насмешливостью прочитывалась непрочность — почти вызывающему взгляду, изредка ответно скользящему по чужим лицам, непременно предшествовала печальная, правда, лишь на мгновение, вынесенная из глубин, тень испуга. Николай читал дальше: ответом на явное внимание может быть презрительное молчание или даже гневная реплика — воплощение обид, неверия в искренность. Причем, в подобной реакции — что-то бесполое: Мулатка избегала разговаривать даже с женщинами.

Смуглый символ своеобразия, она, тем не менее, подтверждала известное Николаю: оригинальность — не чудо, а лишь угловатая обычность, тривиальность с броскими пропорциями. Как и все люди, она не вся принадлежала этому миру. Видимой, доступной свету, была только часть ее. Причем самая эффектная, красивая часть. Но Николай, охваченный каким-то труднопреодолимым «чемпионским» азартом, смело шел на рекордную планку, — он хотел обладать всеми ста процентами.

Уверенность, смелость, напор — столь желанное для ограниченных в каникулярном периоде жизни пляжных бабочек, порхавших вокруг, то и дело награждавших Николая игривыми взглядами, могла только спугнуть Мулатку. Поэтому он, руководствуясь незнакомым доселе резервом чутья, выбрал единственно верную в таких случаях тактику, — тактику привыкания. При этом искал какие-нибудь высокие — исторические, социальные аналогии той позиции, которую занял относительно Мулатки. Философские элементы путались с художественными образами. Добрый егерь, приручающий оставшуюся без кормилицы «трепетную лань»… Математик-астроном, вычисляющий, а затем рисующий траекторию новой планеты, знанием ее закономерностей приобретающий своеобразную власть над ней… Скульптор, умными руками воплощающий собственные и чужие фантазии… Серенадный рыцарь…