Мидии не родят жемчуг (рассказы)

Мы вышли из парикмахерской. Мир померк. Я представлял себя со стороны: нелепым, униженным, как будто голым, который не в силах скрыть свою наготу. Пашка как всегда улыбался, он был счастливым человеком, хоть и лысым. Он спросил: есть три копейки? Я кивнул. Он взял монетку, купил в киоске "Союзпечати" газету (какую-то "Правду": "Правду Востока", "Ташкентскую правду" или просто "Правду"), мы сделали из нее две пилотки, надели (я почувствовал себя несколько лучше: в конце концов, жизнь не заканчивается, отрастут) и пошли домой. По дороге Пашка рассказывал о своих жизненных открытиях на заданную тему: оказывается, еще из небольших газет можно делать тюбетейки, а из больших - сомбреро.

Д Ж О К Е Р

Ожидания, как водится, не сошлись с реальностью. Разочарование постигло Сергея, едва он, оттолкнувшись от шаткого трапа, согбенно, как бы демонстрируя покорность перед хозяевами неба, и поэтому несолидно, слишком широким шагом, ступил в ярко освещенный тамбур пассажирского лайнера, оставляя за спиной вторую половину контраста - сырой неуют ночного северного аэропорта.

Сергей имел все основания надеяться на лучшие впечатления от встречи со стюардессой. Во-первых, эта встреча являла собой первый, знаковый пункт долгожданной отпускной оды, которая обещала быть теплой, легкой, лиричной Сочи, море. Во-вторых... года три-четыре не летал. Последнюю неделю на языке вертелись одни и те же слова старой песни: "Здравствуй, здравствуй, здравствуй, стюардесса, мой чудесный друг! Мы с тобою повстречались там, где солнца круг!..."

- Проходим на места согласно билетам! - бесстрастно, с поставленной цикличностью, проговаривала бортпроводница, окрашивая сухие слова инструкции служебной улыбкой, замершей на невероятно красных губах. Самолет еще не взлетел, а она - внешне безупречная, одетая с иголочки, хрустящая, - была уже вся что называется "секондхэнд" - какая-то неуютная, навевающая эпитеты казенной простыни, стеленной гостиничному клиенту хмурой горничной: чистая, отбеленная, но с выхолощенной домашностью. Можно понять: лайнер южного базирования, трансконтинентальный перелет, северный порт - пасмурная хмарь, ночлег в казенном доме, дневная маета и снова полет. Впрочем, заметно: времени, чтобы заняться своим внешним видом, было предостаточно и оно использовано именно по этому назначению. На умытом, разглаженном, тщательно отретушированном лице - вымученная радость (которую наивные пассажиры ошибочно относили на свой адрес): еще немного и я дома... Что поделаешь: в подобных случаях, когда встречается бодрый пассажир и уставший стюард, зачастую сходятся две отрады - начало и конец дорог.

С утра, собирая чемодан, Сергей раз вспомнил свой давний романчик со стюардессой, которым в студенческую бытность очень гордился. Казалось, все вещи в комнате подруги имели отношения к Аэрофлоту: посуда, салфетки, занавески - удобно, миниатюрно, изящно. Многие из этих предметов действительно имели, как украшение, характерную надпись: "Аэрофлот". Аэро-барышня угощала его экзотическими продуктами в аэрофлотовской упаковке. Вся "эар-экзотика" была знаком принадлежности к одной из высших каст тогдашнего общества, к которой, в определенной степени, причислялся и Сергей через общение с юной длинноногой стюардессой. Впрочем, это была не настоящая стюардесса - однокурсница, которая летом подрабатывала на авиалиниях. К тому же, она его быстро бросила: "Сережа, ты хороший, но какой-то уж больно приземленный. Несмелый, нерисковый... Понимаешь, риск - это воплощение поиска, творчества, полета. А я уже рискую - летаю. И буду всю жизнь летать! Прости". Поэтичная натура! Даже напоследок не могла сказать что-нибудь попроще, хотя бы необидное. Нет же: прежде чем упорхнуть, вознести свое синее блестящее тело в голубые небеса, аккуратно втоптала в землю ладными бройлерными ножками. Позже Сергей нашел менее саркастическую метафору, частично характеризующую уровень своего житейского везения: та юная, еще непорочная стюардесса была синей птицей удачи, которая, пожалуй, единственный раз в жизни коснулась его своим прохладным крылом.

Сейчас даже это утреннее воспоминание, щемящее, но и располагавшее к воодушевлению, показалось не в руку. Действительно: место в хвостовой части, запах туалета, автоматическая вежливость хозяйки лайнера и ее усталая радость, адресованная не Сергею. Суета...

Пассажиры, как всегда, умудрялись заблудится в двух салонах, создавая сутолоку в узком проходе между рядами кресел. Сергей нашел свое кресло, с облегчением уронил тело в мягкую ячейку, став недосягаемым сумбурных потоков.

Среднее кресло оставалось свободным, а на третье, к иллюминатору, протиснулась высокая, вся какая-то невероятно белая девушка, мягко и волнующе задев Сергея. Обожгло коленки, захватило дух от близости разгоряченного тела с упруго вздрогнувшими формами. Сергей на минуту забыл обоих стюардесс, прошлую и нынешнюю.