Мидии не родят жемчуг

Последние слова принадлежат крупной, вызывающе интеллигентной даме в лебяжьей шапке и норковой шубе, которая оказалась сидящей по правую руку от мужичка и которая сейчас, насколько возможно, старательно от него отстранилась.

Мужичок повернулся на голос, видимо обдал соседку острыми запахами, так что она, надув щеки, показывая, что ей трудно дышать, отвернулась.

— А вы что, животных не любите? Вы здесь, на Севере, наверное, очень недавно. Интеллигенция… А раньше, между прочим, здесь собак было — как людей. В столовых, на почте, в аэропорту — одни собаки. Ик!.. И хохлы.

— У меня аллергия, — вымученно улыбаясь, при этом морщась и зажимая нос, гнусаво объяснила женщина.

Для мужичка, по всей видимости, справедливость — важный аргумент, потому что он, неожиданно для его самоуверенного состояния, командует своему питомцу, развалившемуся у ног хозяина:

— Майкл! Ты слышал? Пшол вон отсюда! Подожди на улице, бессовестный. Разлегся, иж ты! На улицу! Ждать!

Майкл нехотя повиновался: поднялся и действительно вышел вон. На лице мужичка читалась гордость дрессировщика. Когда хвост собаки исчез за дверью, мужичок опять критически оглядел зал.

— Вот это школа! — похвалил он, видимо, сам себя. — А не то что у этих, салоедов! Ну, хохлы позорные, ну надо же так проиграть! А? И кому?.. — здесь последовало несколько крепких выражений.

Все присутствующие женщины отвернулись, мужчины — кто вяло улыбнулся, кто потупил взор. Мужичок продолжил монолог с применением стандартных оборотов из ненормативной лексики. Наверное, ему уже нравилось, что он повергает всех в неудобное состояние. Во всяком случае, мне так показалось. Поэтому я решил прервать это глумление и, поймав его плавающий взгляд из-под тяжелых, наполовину опущенных век, сказал, как можно спокойнее, обыденнее, решив, впрочем, что в данной ситуации имею право обратится к этому экспонату на «ты»:

— Ты чего разошелся?

— Не понял? — он явно не ожидал такой по отношению к себе «агрессии».

— Ты зачем так много материшься? Здесь ведь женщины, в конце концов.

Он отпарировал неожиданно быстро, показывая на тех, с кем пришел:

— Но это ведь мои женщины.

— Не только, — я показал глазами на других.

Мужичок оглядел зал, зафиксировал пару «не своих» женщин, этого оказалось достаточно для того, чтобы опять решающим в его поведении оказалась справедливость.

— Действительно, извиняюсь, — он даже кивнул головой в сторону соседки, обозначая извинительный поклон. Соседка неопределенно хмыкнула.

Повисла не совсем уютная пауза. Признаться, я гораздо комфортнее бы себя чувствовал без этой блиц-победы, свершившейся на глазах у очень мирной публики, частью которой являюсь. Видно, и мужичка, при всем его уважении к справедливости, мало устраивала роль поверженного. Поэтому он старается зайти с другого фланга, наверняка, с намерением представить дело так, что это и есть тот фронт, окончательная победа на котором компенсирует временные неудачи. Наконец, он был с дамами, которые, впрочем, вполголоса переговариваясь, старательно делали вид, что все, что происходит с их мужчиной, к ним не имеет ни какого отношения.

— И все-таки! — он обращался ко мне. — Все-таки: хохлы — позорные! Правильно? — Здесь он обвел зал победным взором, призывая народ в судьи: Трудно не согласиться. Ведь проиграли? А сколько людей за них болели!.. Я, как дурак, полтора часа на них потратил… — Он опять посмотрел на меня снизу вверх, при этом прищурился и склонил голову набок: — Ну?

Неожиданный вопрос. Очень ответственный, можно сказать, дипломатический момент. Я ответил, вспоминая выражение лица и голос нашего министра иностранных дел. Ответил, на мой взгляд, примирительно, хотя, возможно, несколько многословно (скрывал небольшое волнение):

— Можно и так сказать. Куда денешься, — говорят. Если проиграли. Как и русские, — про них тоже вполне можно сказать «позорные», когда проигрывают. Я сам слышал. На стадионе.

— Ну, да, — опять вынужденно согласился мужичишка, морщась, — но… Но хохлы — вдвойне.

— Почему? — мне стало действительно смешно и я, вместе с несколькими другими мужчинами, пассивными наблюдателями, рассмеялся.

Мужик махнул рукой на смеявшихся:

— Да потому что они сами по себе «хохлы позорные», а тут еще и проиграли!

Тут уже облегченно рассмеялся весь переговорный пункт: и русские, и украинцы, и татары, и азербайджанцы.

К мужичку на выручку спешат его дамы. Выручка заключается в том, что они, наклонившись к нему, что-то возбужденно шепчут на оба уха, видимо, пристыживают.

— А, — отмахивается воспитуемый, показывает глазами на телефонные кабины, — вы там со своей любимой маменькой лучше разберитесь, без меня, кстати. А я с футболистами как-нибудь сам разберусь! Без вас!

Женщины, демонстрируя достоинство, отошли (видно, обычная ситуация). Но как раз в эту минуту в помещение обратно вплыл Майкл и, не дожидаясь команды, равнодушно развалился посреди зала.

Мужик зыркнул глазами по сторонам, кашлянул.