Midnight in Moscow

Введение. 31 августа 1939 года

СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ ЛЕТ. Именно столько прошло с апокалиптической войны в Европе середины двадцатого века. Мой отец и дяди воевали во Второй мировой войне, и я вырос, слушая их рассказы о войне. Когда я сидел один в своей московской квартире 23 февраля 2022 года, мне казалось нереальным, что я присутствовал при начале следующей крупной войны на континенте, и еще более нереальным, что я находился не по ту сторону линии фронта.

К тому вечеру, более чем через два года после моего прибытия в Российскую Федерацию в качестве посла США, я знал, что "повторное вторжение" России на Украину неизбежно. На этот раз это не будет вторжение незаметных "маленьких зеленых человечков", как это произошло в Крыму в 2014 году и распространилось на Донбасс. То, что должно было произойти в феврале 2022 года, будет гораздо хуже: вторжение на Украину всех элементов российских вооруженных сил и спецслужб. По сравнению с этим предыдущие наступления России выглядели бы скромно.

Чтобы подготовиться к войне, я и мои коллеги в посольстве установили круглосуточное дежурство и договорились о кодированном сообщении, которое дежурный должен был передать мне по открытой - а значит, контролируемой правительством нашей страны - телефонной линии, если вторжение, как ожидалось, начнется среди ночи, когда я буду находиться в своей резиденции. Американский посол в Москве уже много десятилетий жил в красивом старинном особняке, известном как Спасо-Хаус, который находился в нескольких минутах езды от посольства, но в котором не было средств защищенной связи (если не считать следящих устройств, установленных за многие годы глубоко любознательным КГБ и его преемниками).

Код" представлял собой не слишком сложный сигнал о том, что мне нужно немедленно приехать в посольство, потому что началась война против Украины. Под насмешки коллег я выбрал запоминающуюся фразу из боевика 1980-х годов "Хищник" - четыре классических слова, произнесенные героем Арнольда Шварценеггера: "Давай на чоппу!". Я подумал, что если уж русские пошли на то, чтобы прослушать все, что я говорил по телефону, то пусть они ломают голову над этим посланием.

Когда контр-адмирал Филипп В. Ю, высококвалифицированный атташе посольства по вопросам обороны, позвонил мне через несколько часов после полуночи в четверг, 24 февраля, с этим сообщением, я только дремал. Трудно было уснуть, зная, что должно произойти. Несколькими днями ранее, 19 февраля, во время телефонного разговора с государственным секретарем Антони Дж. Блинкеном, секретарь спросил о настроении в посольстве. Я ответил, что чувствую себя как 31 августа 1939 года, в ночь перед вторжением Германии в Польшу. Я считал, что президент России Владимир В. Путин, не имея ни юридических, ни военных, ни моральных оснований, собирается начать агрессивную войну против Украины. Это было смелое заявление, но я знал, что секретарь разделяет мою оценку.

После звонка адмирала Ю мои телохранители собрались в предрассветной темноте, и мы поехали в посольство по пустым улицам в одном из бронированных автомобилей, которые они использовали для моей транспортировки. В то ужасное утро было холодно (ниже нуля), но не фригидно (ниже нуля, как это часто бывало). На самом деле я думал, что по меркам московской зимы это будет хороший день. Но я знал, что не буду проводить время на открытом воздухе.

Прибыв в тихий комплекс посреди ночи, я погрузился в поток телеграмм, отчетов, встреч, телефонных звонков и видеоконференций, посвященных жестокому и широкомасштабному российскому вторжению и героическому украинскому сопротивлению. В течение следующих двадцати четырех часов, учитывая повышенный темп защищенной связи с официальными лицами Государственного департамента и Белого дома, а также необходимость безопасных разговоров с коллегами по посольству и доступа к особо секретным документам в непредсказуемые часы круглосуточно, я пришел к выводу, что не могу продолжать жить в Спасо-Хаусе. Жить там означало собирать телохранителей и ездить в посольство каждый раз, когда мне нужно было получить или передать секретную информацию. 25 февраля я переехал в таунхаус на территории посольства, рядом с офисным зданием, канцелярией, где у меня был свой кабинет.