Цена, которую платили ассимилированные Западом еврейские авторы, предлагая свою “«модернистскую каббалу»” еврейским и нееврейским читателям — это никак не отказ от еврейства. Джон Муррей Кудихю (John Murray Cuddhy) ввел термин «ordeal of civility - - испытание культурностью». Вклад евреев в европейскую культуру (даже в самую радикально–модернистскую) не мог бы состояться без их «отрешения» от старых путей и ценностей. Ведь фрайер
(свободный) - кодовое слово религиозного еврейства для отступника («свободного от Закона»). Кудихю пишет:«Сначала пришел шок еврейской эмансипации. Соблазненных обещаниями гражданских свобод, евреев девятнадцатого века ожидало разочарование. Вместо ожидаемой pays legale
— страны закона политического общества — они оказались в pays reel, реальной стране гражданского общества. Соблазненные обещаниями стать гражданами citoyens, они оказались вынужденными становиться bourgeois — буржуа. Пропуск в европейское общество определялся не крещением, как полагал Гейне, а Bildung - - образованием и манерами». [20]В конце XIX века венский еврей Зигмунд Фрейд «стал их самозванной интеллектуальной элитой, их посредником среди обещаний и опасностей современности» [21]. Психоаналитический метод открывал индивидуальное пространство в гражданском обществе, где невротический еврейский пациент мог справляться со своим травматическим прошлым, включая семейную историю недопустимого и невозможного более образа жизни еврейского местечка штетл
. Открытые Фрейдом закономерности стали достоянием мировой науки потому, что психологическая дилемма венских евреев оказалась универсальным симптомом распространяющегося общественного недуга, показала, какую цену необходимо платить за modernity в западном обществе. Психоанализ вместе с его критикой и сегодня остается необыкновенно важной частью мировоззрения свободного светского еврея. Не случайно, самый известный роман Филиппа Рота о еврейских терзаниях разворачивается на кушетке психоаналитика. От Фрейда до Рота еврейский модернизм соединял в себе безмерную отчужденность и скрупулезный критический интеллект.Впрочем, постмодернизм не только тема для драмы еврейской культуры. Он прямо бросает вызов собственным концепциям еврейских интеллектуалов, их явно затруднительной этнической самоидентификации и роли, которую они играют в мировой культуре.
«… differance не есть,
не существует и не является ни одной из форм бытия. Нужно обратить особое внимание на то, что не есть и что, соответственно, не имеет ни существования, ни сущности, на то, что не принадлежит ни категории бытия, ни присутствующего, ни отсутствующего. Тем не менее, то, что определяется здесь как differance, не есть нечто теологическое, даже в самом негативном смысле негативной теологии. Последняя, как известно, имеет дело с анализом некоторой сверхсущностной реальности, выходящей за пределы категорий сущности и существования, то есть, присутствия. Постоянным рефреном негативной теологии является напоминание о том, что даже если предикат Бога и отрицается, его непременно следует признавать, как высшую, невоспринимаемую и непознаваемую форму бытия…Differance
не просто несводима к некоторому онтологическому или теологическому или онто–теологическому образованию: напротив, differance как бы обнаруживает то самое пространство, в котором онто–теология = философия продуцирует свои системы и свою историю. Differance, таким образом, включает в себя и превышает, причем необратимо, онто–теологию или философию». [22]В постструктуралистском эссе Жака Деррида отрицается сама возможность философской или «онто–теологической» концепции позитивного постижения. Эссе Деррида несомненно является плодом еврейской светской культуры и вплотную соприкасается с проблемой постмодернистской еврейской самоидентификациии. Труды Деррида отмечают границу между современным модернистским «евреем культуры» и постмодернистким «евреем differance»
. Деррида пишет: «Если бы слово «история» не содержало в себе тему окончательного вытеснения differance, мы могли бы сказать, что различия являются “«историческими»” сами по себе и через самих себя, причем с самого начала» [23]. Для еврейских интеллектуалов здесь есть особый момент. Через утверждение различий — difference (а не differance) - - они открывают свой исторический, а часто, по еврейской традиции от Маймонида до Синтии Озик и того же Деррида, антиисторический аспект. Светский и ассимилированный еврей действует от имени культуры и во имя культуры, а сама культура воспринимается им как «игра различий».7
Творческий еврейский интеллектуал, хоть по определению светский, культурно гетерогенный, вдохновленный идеей освобождения от прошлого, зато всегда обладает исторической родословной. И даже самые «нееврейские евреи», по определению Исаака Дойчера,