Мидвичские кукушки

— Дело вот в чем, — сказал он. — Я могу в качестве примера привести трех молодых женщин, моих прихожанок — мы договорились не употреблять имен, поэтому я не назову их, — но две из них из прекрасных семей, про третью можно сказать почти то же самое, и они все побывали у меня в течение последних трех недель. Они пришли за поддержкой, потому что нуждались в помощи; они не испытывали ни стыда, ни раскаяния, не чувствовали за собой вины: они пришли просто потому, что были испуганы. — Он, нахмурившись, сделал паузу. — Вы можете сказать, что в наши дни ничего необычного в этом нет. Изменились социальные ценности, изменилась и мера ответственности. Но здесь другое дело. Как я уже сказал, они пришли ко мне, так как были испуганы; я пытался помочь им, но когда пришла третья, я испугался тоже. — Он снова помолчал, затем продолжил: — Я немного знаю человеческую природу. Я крестил всех трех. Они росли у меня на глазах. У меня не меньше оснований доверять им, чем любому другому человеку. Так что же я могу сказать, что же я могу подумать, когда все три полностью — и с искренностью, в которой я не могу сомневаться, — отрицают, что когда-либо оказывалась в ситуации, в которой они могли бы, как говорится, «попасть в беду»? — Викарий медленно покачал головой. — Тупое упрямство, с которым женщины отстаивают свою невинность перед лицом любых доказательств, общеизвестно, но этих женщин нельзя назвать ни тупыми, ни невежественными; собственно, именно по этой причине они и напуганы.

Одна из них сказала мне: «Если бы я могла предполагать это, святой отец, я бы, конечно, беспокоилась и ожидала позора — но я знала бы, в чем дело. И не перепугалась бы до смерти, как сейчас!» Другая вела себя примерно так же. Она сказала: «Я не знаю, не понимаю, мне страшно… Никто не может представить себе, что я чувствую. Когда с тобой происходит такое и ты не можешь даже предположить, как и почему это случилось, это ужасно».

Я уверен, что это не сговор. Каждая из них верила в то, что она говорит правду. Они искренне ничего не могли сказать о причинах. Это действительно ужасно — в первую очередь, конечно, для них, но и в не меньшей степени для всех нас…

C тех пор, как ко мне пришла первая из них, я задаю себе вопрос — что об этом думать? У меня было искушение не поверить им, но я не поддался ему. Я знаю, что они искренни. И я действительно не знаю, что делать. И не могу ничем им помочь, как бы мне этого ни хотелось. Это недоступно моему пониманию. Возможно, есть случаи, о которых я не слышал. Может быть, вы, как медик?.. Хотелось бы знать, есть ли какие-нибудь сведения, какие-нибудь известные или предполагаемые условия, при которых такое может произойти? В конце концов, это уже не единственный случай.

Он замолчал и, наклонившись вперед и зажав руки между колен, беспокойно взглянул доктору в глаза.

Тщательно раскурив трубку, доктор сказал:

— Думаю, стоит сразу расставить все точки над «i», викарий. Насколько я понимаю, вы надеетесь — полагаю, вопреки вашим же убеждениям, — что я смогу представить вам документированную, или, по крайней мере, подробную информацию о подобных случаях где-то в другом месте. Что ж, боюсь, ваши убеждения соответствуют истине. Я не могу этого сделать. Я никогда не слышал ни о чем подобном.

— Вы полностью не доверяете этим молодым женщинам? — с грустью спросил викарий.

Доктор покачал головой.

— Как представитель медицинской науки, я должен был бы ответить «Да». Но, исходя из того, что я слышал как человек и врач-практик, я склонен поверить, что они говорят правду — настолько, насколько они осознают это сами.

— Рад слышать это от Вас, доктор. Очень рад. Но «настолько, насколько они осознают это» — что это означает? Стирание памяти? Конечно, есть вещи, которые разум загоняет глубоко в подсознание, это известно. Но трудно поверить, чтобы таким образом… Кроме того, их же три! Может быть, что-то связанное с гипнозом, как Вы думаете? Кто-то с помощью гипноза воздействует на память своих жертв и стирает из нее информацию о событии? Возможно ли такое?

Прежде чем ответить, доктор Уиллерс почти минуту смотрел на огонь, попыхивая трубкой. Потом он повернул голову и с серьезным видом взглянул на растерянное лицо преподобного Хьюберта.

— Ну что ж, скажу вам всю правду, викарий. Все равно придется, раньше или позже. Мне известно, что вы близко знаете многих из своей паствы; вероятно, я знаю своих пациентов не столь хорошо, но в силу своей профессии мне приходится слышать о том, чего, возможно, не слышите вы. Так вот, дело касается не только этих трех молодых женщин — в подобной ситуации, если в ближайшее время ничего не предпринять, окажется большая часть поселка, и это сильно ударит всем по нервам, если не хуже.

Викарий удивленно посмотрел на него.

— Большая часть? — слабым голосом переспросил он. — Насколько большая?

Доктор не ответил и продолжал: