Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

¹Anderson M. S. 1990. The Italian Reformers// Scott H. M. (ed.)Enlightened Absolutism.Macmillan. P. 67-68.

циальные или полуофициальные должности и исполняли судебные и фискальные обязанности феодальных сеньоров. Людовика XIV, лично производившего назначения на посты в центральном правительстве, можно назвать противником знати, только если мы отождествляем дворянство с небольшой группой грандов. Государственные секретари, министры, советники и администраторы набирались из знати рангом ниже, большинство из них изначально не было ни богатыми, ни влиятельными и, следовательно, именно они наиболее ревностно защищали интересы короля. Дадли и Сесил, лос Кобос и Кампоманес, Ришелье и Фелипо начинали свой путь скромно, а завершали его в одеяниях высшей знати. Королевские чиновники, первоначально принадлежавшие к буржуазии, быстро порывали со своим сословием, поскольку королевская служба всегда была главным способом аноб–лироваться. Французские Бурбоны в XVII и испанские Бурбоны в XVIII столетии опирались на низшее дворянство, чтобы подорвать позиции грандов в центральных советах. Но даже высшим дворянством короли не пренебрегали окончательно. Все монархи одаряли грандов должностями, на которых могли находиться только люди, стоящие на высших ступенях социальной иерархии: это были посты при дворе и в армии, должности вице–королей, правителей провинций и посланников. Абсолютный монарх был противником знати только в одном отношении. Он отказывался опускаться до роли председателя в самопровозглашенном аристократическом совете. Знать могла советовать и управлять, но в свой совет их назначал король, и его решение было окончательным. Все остальные формы правления не являлись настоящей монархией.

Другая тема, принимающая иное освещение, — это предполагаемое стремление сословного представительства, контролируемого знатью, взять верх над правительством. Это заявление нелепо, так как сословное представительство не вмешивалось не в свои дела. Историки слишком долго считали отношения между короной и представительством непрерывной борьбой. Некоторые исследователи эпохи Тюдоров и Стюартов, правда, утверждали, что английский парламент не стремился расширить свою власть за счет монарха. Но королевские прерогативы быстро таяли, если король не использовал их аккуратно; хотя королевская власть и рождала некоторые ожидания, она была тем, на что государь в действительности мог претендовать. Слабые правители провоцировали сословные представительства добиваться большей власти, которой энергичные государи их впоследствии лишали. Деспотическое правление, неверная налоговая политика, малолетство короля или некомпетентность министров обычно влекли за собой захват королевских прерогатив сословными представительствами или контролировавшей их знатью. В этом отношении в эпоху раннего Нового времени возобновился характерный для Средних веков конфликт, в котором

король и парламент вели борьбу за право назначения на должности. Политические проблемы рассматривались через призму отношений патроната и борьбы фракций. Если некое учреждение выступало против королевских прерогатив, это означало, что королевские чиновники когда-то ущемили интересы значительной части его членов, однако конституционные принципы вовсе не ставились под сомнение. Поскольку управление группировками знати и распределение патроната были первой обязанностью монархии, вызов, брошенный королевским прерогативам, был главным симптомом слабости правителя.

Впоследствии удачливые монархи восстанавливали свои позиции. Противодействие сословным представительствам, узурпировавшим королевскую власть, не делало их «абсолютными» и не уничтожало значения представительств, возвращенных к своим обычным вспомогательным обязанностям. Это ставит под сомнение созданный вигами миф о том, что контроль сословий над правительством был желанной нормой. Это неверно. Сословные представительства желали уничтожить прерогативы компетентных государей не более, чем последние стремились ликвидировать деятельность представительств. И все же европейские историки склоны считать сословные представительства слабыми, несмотря на то, что они разделяли прерогативы государя.¹ Если следовать этому критерию, то английский парламент оказывается одним из самых слабых в Европе раннего Нового времени. Отказавшись от модели противостояния, мы увидим, что сильная монархия не обязательно предполагала слабое сословное представительство. Если государь хорошо справлялся со своей работой, консультативные органы работали на него, а не против него. Следовательно, чем сильнее был правитель, тем лучше.