Миф «Ледокола»: Накануне войны

Речь Сталина 5 мая перед выпускниками военных академий, столь воспламенившая воображение современников, заслуживает рассмотрения в контексте событий, происходивших как на военной, так и на политической арене. Вокруг этой речи возникло множество теорий заговоров, которые были некритично восприняты историками³⁴. В свое время получили известность три версии речи, что усилило волну слухов о возможном советско-германском столкновении. Немцы считали, что Сталин подчеркивает слабость армии и психологически подготавливает офицерский корпус к важным уступкам, которые он обдумывал. Вторая версия, появившаяся после июня 1941 г., исходила от журналиста Александра Верта. Советские источники сообщили ему, что Сталин предал гласности слабости Красной Армии, чтобы обосновать свое решение выиграть время и подготовиться к войне в 1942 г. В 60-е годы свидетели рассказывали Эриксону, что Сталин настойчиво втолковывал выпускникам: Россия достаточно сильна, чтобы сражаться с «самой современной армией». Такое же впечатление сложилось у Криппса, который получил довольно точное изложение речи³⁵. Каждая из этих версий соответствовала современному ей политическому настроению, но они не подтверждаются доступными в настоящее время архивными источниками.

Как представляется, Сталин выступал перед разными группами выпускников и произнес три речи. Выражение уверенности в своих силах не следует принимать за чистую монету: следует помнить о политической обстановке того периода и растущей напряженности внутри вооруженных сил. Сталин яростно критиковал академии за их устаревшие методики преподавания, за то, что они не чувствовали суть современной войны. Он был преисполнен решимости создать «современную армию», и частое повторение им формулы «современная армия» свидетельствовало о разрыве между желанием и реальностью. Он внушал уверенность, подробно останавливаясь на великих достижениях армии на Халхин-Голе и на уроках военных действий, особенно на Западе и в Финляндии. Он также упомянул о планах мобилизации, которая должна была увеличить армию со 120 до 300 дивизий, причем треть из них должны были быть механизированными. Тем не менее, все это было только намерением, весьма далеким от того, чтобы запустить армию в действие.

Перестройка армии теперь оправдывала использование военной доктрины, предполагавшей умение применять для осуществления военных планов как оборону, так и наступление. Официальная запись речи, длившейся около 40 минут, довольно короткая; и поэтому исключительно важно составить о ней правильное впечатление. Его можно до некоторой степени проверить по непосредственным впечатлениям, отразившимся в дневнике проницательного Димитрова. Его записи рисуют гораздо более связную и куда менее зловещую картину: «Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне». При этом читатель должен обратить внимание на то, что Сталин несколько раз повторяет слово «наступление», означающее контрудар, т. е. противоположное «нападению», что означало бы войну, начинаемую по собственной инициативе³⁶.

В речи ясно проявляется одна тема, которая дает нам ключ к пониманию позиции Сталина в этот момент. Ее нужно анализировать на фоне усиливающегося конфликта с военным руководством, которое оказывало давление, требуя перехода к более решительным действиям. Говоря о переменах, происшедших в Красной Армии за предыдущие три-четыре года и о причинах поражений, которые потерпели Англия и Франция, Сталин подчеркнул важность надлежащих политических приготовлений перед вступлением в войну. Причина успеха Германии, утверждал он, состоит в том, что она извлекла уроки из опыта своей истории 1870 и 1916-17 гг.: необходимость обзавестись союзниками и любой ценой избегать войны на два фронта. Это подтверждает Молотов, отрицавший существование планов превентивного удара: «Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция не отстала бы»³⁷. Более того, Сталину казалось, что экспансионистская война снизит моральный дух войск и будет мешать ведению боевых действий. Немцы добивались успехов до тех пор, пока соблюдался пакт Риббентропа-Молотова и целью войны было избавление Германии от наследия Версаля. Переход к экспансионистской войне означал, по мнению Сталина, что немецкая армия перестала быть непобедимой³⁸. Любопытно, что такие умозаключения непосредственно относятся к тем предварительным условиям, которые, как считал Сталин, необходимы для осуществления успешной войны, начатой по своей инициативе — и ни одно из этих условий в то время в России не существовало. Подразумевалось также и то, что Германия, как ожидалось, должна была снять угрозу второго фронта перед тем, как начать войну против России.