Миф «Ледокола»: Накануне войны

Идея берлинской встречи зародилась у Шуленбурга во время его краткого визита в Берлин в конце сентября после подписания документов второго венского арбитража. С июня месяца Шуленбург вынашивал мысль о создании союза четырех держав. Он был также обеспокоен тем, что советско-германские отношения все больше окрашивались в мрачные тона. И действительно, к середине сентября переговоры о торговом соглашении зашли в тупик²⁴. Идеи Шуленбурга совпали с мыслями Риббентропа, но были холодно встречены в министерстве иностранных дел. Они были изложены в пространном меморандуме, написанном им совместно с ветераном службы военным атташе в Москве генерал-лейтенантом Эрнстом Кёстрингом и содержали доводы против решения русской проблемы силой. Вряд ли Гитлер видел этот меморандум, так как Гальдер очень боялся передать его по назначению²⁵.

Историки по-прежнему расходятся во мнениях относительно степени искренности Гитлера на ноябрьских переговорах с Молотовым в Берлине. Их позиция по этому вопросу совпадает с позицией по поводу идеологической мотивации политики Гитлера. Зная происшедшие впоследствии события, они склонны полагать, что в лучшем случае Гитлер использовал переговоры в качестве тактического маневра, чтобы продемонстрировать Турции, Испании, Италии, вишистской Франции и балканским странам, что Россия полностью поддерживает его планы установления господства в Европе, и тем самым рассеять их опасения. Кроме того существует версия, что переговоры были использованы Гитлером, чтобы продемонстрировать зависимым от него странам, что Россия понимает только язык силы²⁶. При этом часто приводят слова Гитлера, сказанные им генералам накануне визита, что Россия остается «величайшей проблемой для Европы»²⁷. Но проблему можно решать дипломатическими или военными средствами.

Широко распространенное мнение о том, что переговоры были обречены на провал в связи с появлением «директивы 18» в день прибытия Молотова в Берлин, является ошибочным. При этом часто забывают, что Россия лишь вскользь фигурировала в директиве, в которой рассматривался весь спектр германской стратегии и главное внимание уделялось нанесению решающего удара по Англии. Директива фактически затрагивала вопросы, касающиеся выработки стратегии континентального блока. В ней содержался приказ осуществить операцию «Феликс» (оккупацию Гибралтара) и покончить с британским присутствием в Средиземноморье. Она соответствовала целям берлинской встречи, предусматривая совместные действия с Италией в Северной Африке и на Балканах. Упоминание о России было кратким:

«Начаты консультации с целью прояснения позиции России на ближайший период. Независимо от итогов обсуждений, все подготовительные мероприятия в отношении акции на востоке, о которых уже отдан устный приказ, должны быть продолжены. Инструкции последуют, как только будут представлены и одобрены мною основные положения оперативного плана действий сухопутных сил».

План по-прежнему находился на самой начальной стадии разработки, хотя, начиная с июля, армия занималась подготовкой чрезвычайных планов, сводимых теперь генералом Паулюсом в один оперативный план. Его первый доклад, вместе с оперативными картами, был представлен Гальдеру 29 октября²⁸. Поэтому директива вновь отразила колебания Гитлера. Дверь к политическому урегулированию, которое могло бы ускорить крушение Британской империи, была по-прежнему широко раскрыта, а армию заверяли, что планирование военной кампании не должно прекращаться²⁹. Как заявил Редер, Гитлер «все еще очень хочет вступить в конфликт с Россией»³⁰. Историки, стремящиеся доказать, что решение Гитлера об осуществлении плана «Барбаросса» было продиктовано чисто идеологическими причинами, не замечают того обстоятельства, что его никак нельзя назвать произвольным и односторонним актом. Окончательное решение было принято лишь после того, как русские отвергли немецкие условия, являвшиеся предпосылкой для создания континентального блока. Принятое Сталиным решение мотивировалось не стремлением втянуть Германию в войну, а скорее желанием предотвратить войну. Продиктованные условия соглашения удалили бы Россию с европейской сцены и нарушили основные требования ее безопасности. Как только Россия была бы отрезана от Центральной и Юго-Восточной Европы, она стала бы для немцев легкой жертвой.